Человеческие поступки и их мотивация в исторической перспективе - чрезвычайно интересная тема, способная раздвинуть перед нашим современником горизонты генетической памяти. Люди прошлого предстают в этих поступках реалистичнее, "живее", а восприятие их эпохи становится менее схематичным и стереотипизированным. Неволь-но возникает субъективное ощущение тождества изучаемого и современного исторических периодов, неизменяемости на протяжении веков основных поведенческих реакций человека. И здесь, как нам представляется, кроется основное различие интереса к поступкам людей ушедших эпох, проявляемого психологами и историками. Если психологов в этих поступках больше привлекает поведенческий механизм человека как историческая иллюстрация современных психологических теорий, то историк акцентирует свой взгляд, прежде всего, на то, как отразился на человеческом поведении конкретно-исторический контекст изучаемой эпохи. В результате возникает опасность получить две исследовательские перспективы, одинаково искажающие историческую "реальность". Первая будет основана на том, что поведение человека не зависит от исторического времени; вторая будет исходить из того, что каждому историческому времени со-ответствует своё особое поведение. Выход видится в синтезе этих двух подходов, реализуемом в рамках историко-психологической методологии, "способной соединить в едином рассмотрении разные регистры времени" .
Попробуем посмотреть с этой точки зрения на проблему протестного суицида в Красной Армии 1920-х гг. К сожалению, характер и количество источников не позволяют провести полноценный анализ проблемы. Скорее, данное эссе является скромной попыткой её обозначения, тем более что сам термин "протестный суицид" не является устоявшимся. На наш взгляд, между явно выраженными и латентными формами протеста красноармейцев 20-х гг. не всегда возможно провести чёткую границу, и нередко одно и то же проявление протеста (например, самоубийство) может трактоваться двояко. Латентные формы протеста не всегда легко обнаружить и доказать, поскольку они близки к конформизму, смирению с действительностью и зачастую внешне проявляются немотивированно. На данное поведение значительное воздействие оказывает не только конкретная ситуация, но и апперцепции, пережитый опыт, врождённые склонности и предрасположенности. Поэтому реакция на внешний раздражитель непредсказуема и не всегда прямая, зачастую отсроченная. Если при помощи открытого протеста красноармеец обычно пытался "изменить мир" ("мир плохой"), то, как правило, направленностью косвенного, скрытого протеста являлось "изменение себя" ("я плохой"). Примени-тельно к РККА это проявлялось в ретритизме и эскапизме, конечная фаза которых нередко принимала форму суицида, принявшего в 1920-е гг. в целом в стране и в Красной Армии, в частности, эпидемический характер .
Разумеется, было бы некорректно считать все случаи суицида формой протеста, пусть даже косвенного. Между тем из всего множества фактов суицидального поведения в армии нас будут интересовать только так называемые "протестные" самоубийства. К сожалению, классификация Э.Дюркгейма не включает в себя такой тип самоубийств, что могло бы приблизить нас к пониманию смысла этого социального феномена в РККА и к его достоверной интерпретации.
Как известно, Э.Дюркгейм относил самоубийства в армии к так называемому альтруистическому типу суицидов, объясняя это тем, что в ситуации длительной изоляции от общества солдат теряет свою индивидуальность и лишается всякой свободы движения. Причинами данного типа самоубийств он считал видение индивидом смысла жизни вне её самой; солдат убивает себя не вследствие упадка сил и меланхолии, а чаще всего потому, что лёгкая обида задела его, или же он хотел этим актом доказать свою храбрость. По Дюркгейму, "солдат лишает себя жизни при первом столкновении с жизнью, по самому ничтожному поводу: вследствие отказа в разрешении отпуска, вследствие выговора, незаслуженного наказания или неудачи по службе; убивает себя по причине ничтожного оскорбления, мимолётной вспышки ревности или даже просто потому, что на его глазах кто-нибудь покончил с собой". Уточняя последнее обстоятельство, он заключает, что поскольку душевный склад армейской казармы благоприятен для самоубийства, то порой достаточно небольшого толчка для его осуществления. Поэтому единичный пример суицида может привести к взрыву подобных случаев среди людей, заранее готовых к этому ("эффект Вертера").
При всей справедливости многих положений этой теории, она не может быть полностью нами принята в контексте данного исследования. В частности, наблюдается несоответствие выводов известного социолога об удельном весе самоубийств среди различных категорий военнослужащих западно-европейских армий XIX в. той ситуации, которая имела место в РККА в 20-е гг. Примечательно, что, в отличие от своего учителя, последователь Э.Дюркгейма М.Хальбвакс (Halbwachs, M.) вообще отрицает альтруистический суицид и включает в свою классификацию "проклинающее (протестное)" самоубийство. Похожие типы самоубийств выделяются также Е.Шнайдманом (Shneidmah, Edwin S.) - "дуалистическое", и А.Бэхлером (Baechler, A.) - "эскапистское" .
Определить тип самоубийства с приемлемой степенью вероятности возможно только по его мотивам, однако именно эти сведения обычно являются наиболее недоступный и для исследователей. Статистика 20-х гг. включала только завершённые самоубийства, сведения о мотивах которых могли быть почерпнуты лишь из оставленных предсмертных писем суицидентов или из опросов лиц, отвечавших на стандартные вопросы листка на самоубийц. Как и в целом по стране, примерно в 60-65% случаев мотивы суицидального поведения красноармейцев остались невыясненными. Поскольку предсмертные записки оставлялись немногими суицидентами, а ответы посторонних лиц вообще сомнительны как серьёзный источник информации, Е.Тарновский указывал на наименьшую достоверность и наименьшую полноту сведений о мотивах из всех статистических данных по суицидам . Поэтому определить протестный характер суицида красноармейцев достаточно сложно, если вообще можно вести речь о протестных самоубийствах в "чистом" виде. Специалисты резонно отмечают комплексный характер причин самоубийств, и при анализе мотивов речь может идти в основном о доминантной причине суицида. Добавим, что аффективное состояние красноармейца в момент суицида существенно затрудняет понимание истинных мотивов его поступка .
Классификация причин суицидов красноармейцев представлена во многих источниках, но её использование затруднено вследствие несопоставимости подходов и данных. М.Гернет называет основными мотивами самоубийств военнослужащих отвращение к жизни, душевные болезни, любовь и ревность . В информационных материалах ЦК РКП (б) указываются такие причины, как недовольство жизнью и службой, преступления по службе и "романическая подкладка", а свыше 46% случаев остались с неизвестными мотивами . Штаб РККА называл основными причинами самоубийств среди красноармейцев боязнь ответственности за совершённые проступки, болезни и материальную необеспеченность; 60% мотивов были неизвестными . Начальник штаба арт-полка 3 Крымской стрелковой дивизии Дейтендорф наиболее распространёнными причинами суицидов в армии считал упадок сил и настроения в связи с переходом РККА на мирное положение, повышенную требовательность комсостава к красноармейцам в связи с кампанией по укреплению дисциплины и большую перегруженность личного со-става . В.С.Тяжельникова приводит данные ПУ РККА, по которым основными причинами суицидов являлись нервное расстройство и переутомление, боязнь наказания и стыд за преступление, романическая почва. Невыясненными по версии ПУРа остались всего 12,7% самоубийств. Ведомственная классификация мотивов суицидального пове-дения представляется наименее достоверной, поскольку, например, предсмертная записка бойца со словами: "задачи стоят большие, а у меня нет нужных умственных способностей" была отнесена политработниками к "перегрузке на службе" .
Каждое отдельное самоубийство было по-своему уникальным, и суицидентом двигали индивидуальные, порой глубоко сокрытые мотивы. Вместе с тем рассмотрение суицида как историко-психологического феномена предполагает описание этих жизненных (точнее, за гранью жизненной) поступков с целью понимания их смысла. Попытаемся из немногочисленных и довольно лапидарных источников извлечь хотя бы несколько суицидальных эпизодов, которые могут быть с относительной достоверностью интерпретированы как протестные самоубийства.
Отделком 89 полка комсомолец Молчанов объяснил в предсмертной записке свой мотив достаточно определённо: "Товарищи, я умираю потому, что выше моих сил вынести позор ареста, не получив за 2 года в школе выговора. Мне дали арест, я не считаю себя виновным [:] Я решил не жить, как ни старались, а я рабом не был ни на минуту. Если хотите, сидите сами. С ком. приветом, Молчанов".
Другой командир отделения 73 полка Н.Прохоров имел несколько взысканий; последнее из них - двое суток ареста - получил за паутину в палатке. Считая это наказание несправедливым, он возмутился, и хотел только "напугать" придирчивого командира. Но, видимо, чего-то не рассчитал, и "суицид жеста" (Dorpat, Boswell) принял форму за-вершённого самоубийства.
Красноармеец того же полка Т.Голев доложил командиру отделения, что получил за столом меньше хлеба, чем полагалось по норме, и был наказан нарядом вне очереди. На стрельбах по закрытым целям отделком спросил его, видит ли он церковь. Голев ответил утвердительно, хотя на самом деле видеть её он не мог. Командиру отделения это показалось насмешкой, и он объявил Голеву ещё один наряд. Боец пошёл искать правду к командиру роты, однако тот отказался снимать взыскание и приказал отделкому напи-сать рапорт о поведении Голева. Выйдя из командирской палатки, отчаявшийся добиться справедливости красноармеец покончил жизнь самоубийством.
23-летний боец школы ВЦИК получил 3 внеочередных караула за отсутствие звёздочки на шлеме. "Не имея сил перенести этого оскорбления, я решил покончить с собой", - написал он товарищам. Заступив в караул, он дважды выстрелил себе в сердце.
Красноармеец П.Ходасевич из 70 полка причины своего самоубийства изложил в предсмертной записке: ": товарищи, у вас останутся только воспоминания о Ходасевиче как о пьянице и недисциплинированном красноармейце. Напрасно, товарищи. Мнение это вам вдолбил комиссар полка по каким-то сведениям, которые совершенно неверны. Меня само командование ковало в пьяницу, недисциплинированного красноармейца [:] Я хотел жить, жить хотел: меня в последнее время комиссар Красицкий, карьерист, заставил в субботу напиться водки и драться; он отдал меня под суд за самовольную отлучку, которой не было [:] Он арестовал меня на 5 суток за то, что я лёг на кровать для чтения книги, несмотря на то, что я больной и в отпуске: У меня мысль явилась застрелить его, но потом обдумал, что пусть красноармейцы возненавидят его, а также не хотел отнимать у него жизни, т.к. она не мной дана:".
Отделком караульной команды Марков, застрелившийся по причине несправедливого исключения из партии, обратился в последнем письме к своим товарищам: "Вы простите меня, но иначе я не мог поступить, у меня больше сил не хватает бороться против моих врагов, я и хотел работать в партии, но меня гонят, не доверяют мне, как будто я буржуй, капиталист [:] Не показывайте меня таким борцом: иначе я могу быть примером и погибнут те люди, но может, у них есть силы, пускай поборются, но у меня сил немного: Прощайте, товарищи! Идите по заветам Ильича" .
Как видно из этих случаев, основной мотив суицидентов - протест против несправедливого, с их точки зрения, отношения к ним со стороны командиров и начальников, хотя по официальной версии подобные явления обычно классифицировались как "боязнь ответственности" или "недовольство службой". К такому же выводу приходит и немецкий историк В.Шпиртц (Spiertz, Vera), исследовавшая предсмертные записки самоубийц. По её мнению, во многих случаях красноармейцы, совершившие самоубийство, жаловались в прощальных письмах на несправедливость дисциплинарных мер и давления на них со стороны командиров. Сталкиваясь с частыми злоупотреблениями начальством дисциплинарной властью, некоторые воины даже использовали самоубийство как жест угрозы или акта социального протеста. Только меньшинство их упомянуло о социальном аспекте проблемы, в отличие от официальных отчётов ПУРа .
Смысл многих суицидальных поступков протестующих красноармейцев мы видим в их сопротивлении поступкам чиновников, которые самоубийцы воспринимали как произвол и издевательство над собой. Они не хотели становиться "рабами" и нести незаслуженное, по их мнению, наказание за паутину в палатке. В виктивном смысле их не всегда корректно считать жертвами, потому что фактом собственной смерти они нередко выносили жестокий приговор своим обидчикам, прямо или косвенно перекладывая на них всю вину за происшедшую трагедию (например, поступок П.Ходасевича). С другой стороны, можно понять бойцов, не нашедших у своих командиров черт, присущих идеальному типу справедливого и заботливого "батяникомбата".
Как показывают источники, чёрствых душой командиров, от которых страдали красноармейцы, в РККА было немало. Один 23-летний крестьянский парень с нетерпением ждал приезда своей матери, чтобы просить у неё благословения жениться на москвичке. Однако накануне приезда он "сорвался", и угодил на гауптвахту. В свидании с матерью ему было отказано, на что он ответил неудавшейся попыткой застрелиться. Другому 22-летнему бойцу врач отказал в ходатайстве о направлении на врачебную комиссию, хотя он жаловался на головную боль. В итоге - также незавершённый суицид. Красноармеец Никифоров просил разрешения у командира роты пойти в город к стоматологу. Ротный ему отказал, ссылаясь на манёвры и срочные работы. Выйдя от командира со слезами, Никифоров спустился в кубрик, и застрелился. Примечательно, что официальным мотивом самоубийства было признано "упадочное настроение" .
Примечательно, что отношение многих красноармейцев к суицидальным поступкам своих сослуживцев было преимущественно сочувственно-одобрительным. На суицидентов они смотрели как на своеобразных героев-мучеников, имевших смелость противостоять гнетущей атмосфере казарменной повседневности: "Среди нас нет человека с такой твёрдой волей, как т. Кисляков, который, чем мариноваться, сразу покончил с собой"; "многие полагают, что в существующих условиях невольно придёшь к выводу, к которому пришёл т. Кисляков"; "пожалуй, будешь стреляться, если все требуют строго, а сами по уставу не выполняют: через сутки - в караулы, наряды, аресты, малое воспитание, плохо кормят". При этом подразумевалось, что свести счёты с жизнью "позволено" только рядовым бойцам. В представлениях красноармейцев не укладывалось самоубийство обеспеченных командиров и политруков: "Если коммунисты будут стреляться и командиры, имеющие большое содержание, то что же остаётся делать нам?" .
Как видно из этой реплики, суицид в армии лишний раз подчёркивал проведённую в советской России и РККА линию водораздела между "мы" и "они", между коммунистами и беспартийными, между рядовыми и командирами. Десятки отважившихся на крайнюю форму протеста бойцов и после своей смерти обретали молчаливую поддержку в сердцах тысяч воинов, для которых жизнь как данность была дороже жизни в человеческих условиях. Изучение суицидального поведения в Красной Армии 20-х гг. может дать нам новое понимание мотивов человеческих поступков в условиях неблагоприятной исторической ситуации.
Внимание!!! Тезисы участников семинара являются интеллектуальной собственностью. Цитирование и перепечатка возможна только с письменного разрешения автора и указания имени автора и источника.