Начавшаяся в июле 1914 года Первая мировая война вызвала появление в составе Императорской российской кавалерии новой боевой единицы, и притом - территориального характера: Кавказской конной туземной дивизии, именовавшейся в военном обиходе "Дикой", которая почти исключительно была укомплектована горцами [1] Северного Кавказа. Мы не будем говорить здесь о многочисленных примерах воинской доблести и отваги, проявленных всадниками [2] и офицерами дивизии в боях и сражениях Первой мировой, так как это предмет отдельного исследования.
Чтобы верно понять природу героизма горцев, нужно, на наш взгляд, составить представление об их характере, показать общий, если можно так сказать, стереотип поведения [3] всадников. По нашему глубокому убеждению, именно эти две вещи оказали значительное влияние на психологическую атмосферу внутри дивизии, на ее своеобразный и такой отличный от других частей быт.
Известно, что постоянное ношение оружия облагораживает человека. Горец с детства был при оружии: он не расставался с кинжалом и шашкой, а многие - и с револьвером или старинным пистолетом. Взятое в бою оружие неприятеля было доказательством геройства, и поэтому горцы при любой возможности собирали его.
Отличительной чертой характера горцев было глубоко развитое чувство собственного достоинства и полное отсутствие подхалимства. Выше всего ценилась ими храбрость и верность.
У горцев был свой взгляд на ведение войны, что доставило немало хлопот офицерам полков. Так, всадники очень часто втягивались в бесполезные и порой опасные перестрелки с австрийцами. Внушения офицеров "по пустякам не стрелять" и "не рисковать даром жизнью" действовали обычно не более 5-10 минут, после чего пальба начиналась заново. С этим явлением бороться было бесполезно, так как горцы плохо усваивали, почему, собственно, на войне не надо убивать врага. То же самое относилось и к взятым в плен солдатам противника, которые, в случае недосмотра офицеров дивизии, тут же уничтожались. Лишь угроза расстрела спасала пленных.
Ближайшие начальники должны были также зорко следить и за тем, чтобы вовремя предотвратить возможные недоразумения, в особенности в области взаимоотношений с местным населением, которое, находясь по другую сторону русской границы, горцы считали врагами России, а, следовательно, и своими. Недоразумения все-таки бывали постоянно, и эта злободневная тема служила источником для многочисленных анекдотов.
Большой проблемой было и то, что очень многие горцы едва-едва объяснялись по-русски. Были даже такие, которые и вовсе русского языка не знали, но горцы, несмотря на плохое знание ими русского языка, все же серьезно и исполнительно относились к своим обязанностям.
Относительно легче было с внедрением дисциплины. Выручало то, что всякий мусульманин, которыми были преимущественно все всадники, воспитан в чувстве почтения к старшим, что поддерживалось адатами. Отсюда - уважение к офицерам. Подтверждением этому служит следующий факт. Когда после Февральской революции Русская армия стала стремительно разлагаться, солдаты стали избивать офицеров, срывать с них погоны, оскорблять их, то в "Дикой" дивизии, несмотря на напряжение большевистской агитации, ни единого выступления всадников против офицеров своих полков не было. Отношения между всадниками и офицерами оставались в дивизии прежними, то есть доверительными. По-прежнему сохранялась дисциплина.
Говоря о дисциплине, мы отдаем себе отчет в том, что она носила своеобразный характер. Так, например, если русский солдат, зная заранее час выступления, просыпался заблаговременно, ел и все готовил к походу, то горец все оставлял до последней минуты, всегда опаздывал и не успевал даже перекусить. Дабы привести последних в "христианскую веру", некоторые командиры отбирали лошадей у запоздавших и заставляли их брести пешком. Это не замедлило оказать должное воздействие. Бывало, что по случаю какого-либо радостного события, а иногда и просто так, всадники вырывались из строя и на бешеном галопе расстреливали в воздух все данные им патроны. Всадники также могли, не спросясь, покинуть строй и, отъехав в сторону, слезть с коней и стать на молитву.
Отличными от порядков, заведенных в полках регулярной кавалерии, были и отношения между офицерами и всадниками, о чем молодые офицеры наставлялись старыми. Например, вестовой, едущий за офицером, иногда начинал петь молитвы или заводил с ним разговор, причем непременно на "ты". В общем, уклад и нравы, существовавшие в "Дикой" дивизии, носили патриархально-семейный, основанный на взаимном уважении, характер, что совсем не мешало дисциплине. Офицер же, не относящийся с должным уважением к обычаям и религиозным верованиям всадников, терял в их глазах всякий авторитет.
Авторитет офицер мог потерять и в том случае, если был заподозрен в трусости. У каждого горца - безграничное почитание храбрости. Нельзя более сильно оскорбить его, как хотя бы намекнуть на недостаток в нем храбрости и отваги. Именно поэтому с прибытием на фронт обнаружилась еще одна трудность - переработка психологии горцев. В первое время в сторожевом охранении были не редки случаи, когда всадник расстилал бурку и спокойно укладывался спать, а на требование офицера бодрствовать, он отвечал с глубоким убеждением в своей правоте: "Твоя боится - не спи. Моя - мужчина. Моя - не боится. Спать будет". Проявлением трусости также считалась стрельба из окопов. Часто горцы вылазили из них и, стоя во весь рост, открывали огонь по противнику, неся при этом, конечно, существенные и не оправданные потери. Лишь со временем офицерам удалось справиться с этим явлением.
Особенностью горцев была и их боевая личная инициатива. Поэтому они как разведчики незаменимы, особенно в Карпатах.
Нужно упомянуть еще об одном качестве горцев: на поле боя они никогда (за редчайшим исключением) не оставляли своих - не только раненых, но даже и убитых, и выносили их, несмотря на огонь.
Боевые награды всадниками очень ценились. Но, принимая Георгиевский крест, всегда требовали, чтобы он был не с "птицами", а с "джигитом".
В целом, Кавказская конная дивизия являлась уникальным соединением в составе Императорской российской кавалерии, в первую очередь благодаря своему внутреннему психологическому микроклимату. Дух дивизии произрастал из духа горца, его представлений о справедливости.
Горцы никогда не считали себя солдатами империи. В лучшем случае, они были солдатами императора. Всадники служили не государству как таковому, а конкретному человеку. Так, после отречения императора Николая II в марте 1917 года горцы отказались присягать безликому для них временному правительству. Их мироощущение на Великой войне оставалось мироощущением джигитов войны Кавказской: необходимы храбрость и лихость, желательна беззаботная отвага, позволительны убийства пленных и мародерство, так как враг - не человек, а добыча на войне по-горски - святое дело.
Кавказская туземная дивизия, на наш взгляд, была не регулярной войсковой частью, а скорее - лично преданной своему вождю дружиной, со всеми ее достоинствами и недостатками.
Делая окончательный вывод, можно сказать, что горцы Северного Кавказа в начале XX века оставались такими же, как и их деды ермоловских времен. Не желая служить в Русской армии на основе всеобщей воинской повинности, они были способны укомплектовать сравнительно небольшое временное добровольческое соединение, каковую их особенность превосходно использовало правительство Российской империи.