В последнее десятилетие о проблемах и перспективах построения основ гражданского общества в России написаны без преувеличения целые тома. Однако при всем обилии работ, посвященных столь непростой проблеме, ее осмысление велось односторонне. Несмотря на различные теоретико - методологические и политические подходы авторы, дискутирующие о возможности (или невозможности) российского прорыва от тоталитаризма к гражданскому обществу, занимаются поисками неких общих принципов, универсальной интеллектуальной "отмычки", способных объяснить успехи и неудачи нашей страны на этом пути. К сожалению, при анализе российского "транзита", политологи и публицисты грешат "экономо- и -политикоцентризмом", игнорируя целую группу факторов ( в первую очередь психологических и социокультурных). Упускается из виду, что Россия- это не только государство с авторитарными традициями, отсутствием развитых рыночных институтов и соответствующей социальной структуры, укорененными патерналистскими и этатистскими настроениями, низкой правовой культурой. Это еще и полиэтничная, поликонфессиональная страна, живущая в условиях полиюридизма, когда нормы обычного казуального права не только мирно сосуществуют с нормами права государственного, но и доминируют, с успехом заменяют собой последние. В подобной ситуации говорить о построении гражданского общества на универсальной для всей России основе принципов "непартикулярной" демократии не представляется возможным. Очевидно, что выработка принципов гражданского общества должна иметь "адресный" для каждого региона характер (речь идет в большей степени не о конституционных субъектах РФ, а об историко- культурных образованиях), учитывать не только все многообразие политических и социально-экономических, но и социокультурных факторов.
Сегодня в России нет более "проблемного" региона, чем Северный Кавказ. Чеченский "вызов", напряженность вокруг Пригородного района, латентные конфликты в двусубъектных республиках ( Карачаево- Черкессия и Кабардино-Балкария), столь же латентный ирредентизм ("лезгинский вопрос") - вот далеко не полный перечень "вызовов", поиск "ответа" на которые можно было бы с лихвой распределить на несколько государств. Но даже если предположить, что самые мощные административно-бюрократические и полицейские системы мира объединились в своем стремлении разрешить межэтнические и межконфессиональные проблемы Кавказского региона, то их совместная деятельность не могла бы увенчаться успехом на все сто процентов. Действительно, без "силовой" составляющей невозможно усмирение этнической (тейповой) "гверильи", обеспечение элементарного правопорядка и защиты граждан, замена кровно- родственного права государственным. Но дальнейшее продвижение по пути к демократической правовой системе невозможно без эффективного функционирования институтов гражданского общества. Насколько возможно развитие подобных институтов в самой взрывоопасной части Российской Федерации и возможно ли вообще ?
Кавказ - регион с укорененной традиционалистской культурой. Её "Ренессанс" как правило, происходил в условиях ослабления государственных институтов (имперских, общесоюзных, федеральных). Политическая либерализация на Кавказе на рубеже 1980-1990-х гг. совпала с этнической (тейповой, клановой) мобилизацией. В результате чего не либеральные ценности и гражданские институты, а кровнородственные (этнические, клановые, тейповые) механизмы заняли вакуум, образовавшийся в результате ослабления государства. Последовательная реализация "laissez- faire" в регионе, начиная с 1991г. не стала торжеством гражданских добродетелей и экономической свободы. Освобожденные из-под опеки российского Левиафана различные политические силы на Кавказе стали вести борьбу не за приоритет права, равные правила игры для всех и свободную конкуренцию, а за верховенство (по крайней мере, преференции) для своего тейпа (клана, этнической группировки). Конкретными проявлениями такого рода борьбы стали традиционные для данного региона политические методы - кровная месть, захват заложников, этнический (тейповый) конфликт. Иной результат трудно себе предположить, так кавказские социумы никогда не знали и не придерживались в ежедневной социально-политической и социокультурной практике принципов европейского Просвещения, Декларации независимости и постулатов Адама Смита. Правовая регуляция у народов Кавказа осуществлялась на основе исторически сложившихся систем - адатов, шариата, кровнородственной "дипломатии".
В данной ситуации главным "вызовом" формированию институтов гражданского общества в регионе (в отличие от других) стали не столько государственная бюрократия, сколько получившие мощный импульс традиционалистские структуры, "приватизировавшие" органы власти и управления. Преодоление традиционалистского "вызова" путем создания противовеса в виде гражданских институтов стало важнейшей задачей и для российского государства (поскольку одними силовыми методами проблемы на Кавказе не разрешимы), и для наиболее социально мобильной части населения региона, заинтересованной в преодолении искусственного ограничения экономической и политической свободы. В условиях либо полного отсутствия гражданских институтов их формирование данных институтов будет происходить в "парниковых условиях" при поддержке государства. Без институциональных изменений, инициированных органами власти и нацеленных на создание общественной опоры для преодоления "горской модели" демократии и подлинной (а не идеалтипической) либерализации проблематично как "замирение" региона, так и перспективы "транзита" к гражданскому обществу.
Интеллектуалами (как столичными, так и северокавказскими) предлагаются различные варианты таких институциональных изменений, должных по мнению их разработчиков привести к торжеству гражданских ценностей, установлению долгожданного мира и стабильности на Кавказе. Некоторые идеи уже реализованы полностью или частично, другие так и не перешли в разряд "realpolitik".
Консоциативная демократия.
К концу ХХ столетия идеи "защиты меньшинств" и "политкорректности" по степени "культовости" оставили далеко позади идеи свободы, класса, нации, веры, государства. Территориальная целостность, суверенитет, единое правовое пространство- все бренно, если нарушаются права хотя бы небольшой этнической (конфессиональной группы), - полагают поборники "minorities". Если же эти "меньшинства" снимают скальпы, занимаются, к примеру, каннибализмом, а из всех видов экономической деятельности предпочитают нарко- или работорговлю, решают спорные вопросы посредством вендетты, то на такие "болезни роста" не стоит обращать внимания. Выдвигается своего рода постулат- "Чем больше людей ( этнических, расовых, сексуальных и пр. групп) вовлечено в управление государством тем лучше, тем больше предпосылок для развития политического плюрализма, демократии и гражданского общества. Применительно к кавказским же условиям делается предложение - во избежание этнического противостояния и для скорейшего перехода от состояния конфликтов к строительству гражданского общества необходимо реализовать модель консоциальной демократии, т.е. юридически закрепить участие представителей различных этнических групп (больших и малых) в управлении республикой. Механизм несложен. Тот или иной государственный (управленческий) пост фиксируется за представителем той или иной этнической общности, либо устанавливается процентная норма, если речь идет о представительном органе власти. Подобное делегирование возможно осуществить на основе этнических общественных объединений. Таким образом каждая группа получает свой участок управления, свое представительство и несет свою долю ответственности за происходящее.
Данная схема с политической точки зрения может показаться безупречной. Но анализ социокультурных особенностей региона и этнической психологии его народонаселения вносит свои значительные коррективы. Во-первых, говорить о сложившихся этносах на Кавказе весьма проблематично. В идентификации населения региона принадлежность к тейпу (роду, клану) выходит на первое место. По этому же принципу построена и значительная часть т.н. "национально- культурных обществ". Поэтому "делегирование" представителей от этнических групп во власть будет по сути своей консервацией установившихся тейповых отношений, догосударственных по своей сути, никакого отношения к гражданскому обществу не имеющих. Во-вторых, установление процентной нормы в представительных органах власти будет напрямую противоречить российскому конституционному принципу равенства всех перед законом. Неужели авторы подобных идей не осознают, что принцип этнического представительства является перевернутым upside down принципом "процентной нормы" для "инородцев", активно защищаемой в начале ХХ века черносотенцами во главе с Пуришкевичем, Марковым- вторым и К? Только на Кавказе конца века в роли "инородцев" будут выступать русские. В-третьих, реализация подобного проекта существенно затруднит формирование такой фундаментальной основы для гражданского общества как гражданская нация. В-четвертых, данный проект искусственно снижает социальную мобильность, т.к. отбор и рекрутирование в элиту происходит не по таланту, а по крови. Будь ты хоть семи пядей во лбу, а не быть тебе министром, потому, что этот пост закреплен за обладателем иной заветной "пятой графы". Искусственное выстраивание этнических (а фактически кровнородственных) барьеров, перевод этнической конкуренции в разряд политической способны лишь спровоцировать новые конфликты, но никак не стабилизировать ситуацию, а тем паче создать основу для полноценного функционирования гражданских институтов. И последнее. Говоря о консоциативной демократии нельзя не учитывать и печальный исторический опыт Ливана и Югославии, также пытавшихся с помощью всестороннего учета прав всех этнических общностей и этнического квотирования совершить транзит к гражданскому обществу. Ссылки же на опыт Бельгии и Швейцарии не слишком состоятельны, т.к. население данных государств помимо этнической идентичности имеет неизмеримо более развитую правовую культуру и достаточно укорененную надэтническую идентичность- европейскую. Было бы небесполезно также осмыслить мнения зарубежных политологов, высказывающих критические возражения по поводу "культа этничности", не понаслышке знакомых с последствиями неистового служения ценностям "культурного многообразия". А.Блум, рассуждая о "смене вех" в американской мысли, пришел к интересному заключению : "Вся концепция культурного многообразия способствует усилению и утверждению групповщины, а также распаду прав личности, провозглашенных "Декларацией независимости". Видимо есть над чем подумать и творцам проектов по созданию гражданских институтов посредством этнизации политики:
Этническая правосубъектность.
В современной российской политологии стал обсуждаться тезис о понуждении этносов к совместному проживанию как о нарушении прав человека. Следовательно их "развод" (в теории всегда цивилизованный) - есть способ реализации фундаментальных прав. Данная идея может быть прекрасна для ученых штудий и интеллектуальных салонов, но последствия ее реализации в кавказских условиях легко предсказуемы. Тем более, что принцип этической правосубъектности, т.е. права каждого этноса на свою государственность (либо как суверенного государства, либо как составная часть федерации или конфедерации) отчасти уже реализована. Республики с "титульной" (или двумя "титульными") нацией и как следствие формирование этнократических властных элит- воплощение этого принципа, в реальности далекого от прав человека. Однако, нынешние границы и "титульные нации" не являются абсолютно удовлетворительными для всех этнических групп Кавказа. Полагать в этой связи, что общественные движения, построенные по этническому принципу возьмутся за строительство институтов гражданского общества было бы по меньшей мере наивно. Их цель- создать de jure свои этнократические элиты и стать "отцами -основателями" новых образований с новыми "титульными нациями". Кумыкское движение "Тенглик" в течение многих лет выдвигало требование создания собственной государственности, ногайская организация "Бирлик"- более умеренные требования собственной автономии, а лезгинское движение "Садвал" заявляло ирредентистские лозунги создания собственной государственности на основе территорий, входящих в состав РФ и Азербайджана. Было бы также наивным видеть в самостийнических попытках казачьих объединений ( провозглашение казаков отдельным этносом) видеть некий противовес антигосударственным поползновениям. В данном случае - это лишь один из вариантов "вызова" государственной целостности России.
Кантонанизация Кавказа.
Идея "Кавказской Швейцарии", создания на территориях ныне существующих территориальных образований, без пересмотра их границ, кантонов выглядит также весьма утопичной. Во-первых, по развитию правовой культуры и социальной регуляции Кавказ конца ХХ столетия в большей степени напоминает Швейцарию:средневековой эпохи. Во-вторых, создание кантонов на той же этнической основе (в Карачаево-Черкессии, например предлагается создать карачаевские, черкесские, русские, абазинские, ногайские кантоны) лишь умножило бы и без того непростые проблемы, т.к. обострило бы вопрос о межкантональных границах, привело бы к появлению новых элит (кантональных). При отсутствии культуры политического компромисса новые этнические элиты устремились бы в борьбу за доминирование "своего кантона" за контроль над лучшими землями, ресурсами и большим куском собственности. Появление новых элит в весьма специфических условиях стало бы толчком не к становлению гражданских институтов, а привело бы к совершенно противоположным тенденциям - бюрократизации, появлению нового слоя "кантональных начальников". И наконец, "кантонанизация" на этнической основе, как и консоциальная демократия тормозит складывание гражданской нации (по Конституции РФ "многонационального народа России"). Общегражданская российская идентичность остается всецело подавленной идентичностью этнической.
"Русский проект" (формирование надэтнической психологии и надэтнических ценностей).
При всех разночтениях рассмотренные выше проекты построения гражданского общества на Кавказе объединяет одно. Они либо не видят, либо не хотят видеть "русского вопроса", роли русского ( "русскоязычного") населения в формировании гражданских институтов. Создается впечатление, что блага гражданского общества должны получить прежде всего любые этносы, этнографические группы (некоторые из которых по численности равны одному небольшому аулу), но только не "осколки Империи". Разговоры о защите прав русских рассматриваются как проявление имперской идеологии. И в этом, надо признаться откровенно, виноваты сами российские государственные деятели, политики, политологи, обращавшиеся к анализу ситуации на Кавказе. Одни игнорировали в силу различных причин данную проблему. Другие же занимались разработкой этнонационалисических, шовинистических, а то и откровенно профашистских проектов в духе макашовско- баркашовских выступлений (наиболее яркий пример - политика Николая Кондратенко). Подобные идеи кроме ответной этнической мобилизации и разжигания межэтнической розни, оборачивавшейся, кстати говоря, против русских же, никакого положительного результата не имели. К сожалению, ни государство, ни русские общественные организации оказались не в состоянии выработать современную либерально- националистическую доктрину (гражданский национализм), рассматривающую русских не в качестве "арийцев", "венца бытия" ("Russland, Russland uber alles"), а как государствообразующий этнос, цементирующий федерацию, призванный реализовать принцип "a pluribus unum", содействовать прекращению межэтнической и межтейповой борьбы и переходу к гражданскому обществу равных возможностей.
Реализация "русского проекта" на Кавказе, т.е. строительство гражданских институтов с опорой на "русскоязычный элемент", была бы полезна и государству, и обществу. Это один из тех случаев, когда патриотические и либеральные ценности сходятся в общей точке. Именно русские в большей степени заинтересованы в скорейшем прекращении "особого кавказского пути", этно- и- тейпократии, создании равных возможностей для карьерного роста и свободной от кровнородственного протекционизма предпринимательской деятельности. Социальные отношения в русскоязычной среде также не носят родовой, клановый и тейповый характер. Так уж сложилось исторически (и в этом нет никакой попытки доказать этническое превосходство), но русские на Кавказе - в наименьшей степени патриархальная общность, впитавшая в себя ценности индустриального общества и либеральной демократии. Не стоит сбрасывать со счетов и тот факт, что несмотря на последствия миграционных процессов русские общины по-прежнему нельзя отнести к меньшинствам ( в Адыгее, например, это- значительное большинство). В сильных русских общинах заинтересованы и другие этносы, проживающие на Кавказе (особенно в республиках с двумя "титульными нациями"). Так было и в начале ХХ столетия, и в начале нынешнего века. "Родственные связи и боязнь кровной мести, по обычаям, строго соблюдаемым туземцами, делают дагестанца плохим администратором, связывая его по рукам и ногам. Вследствие этого масса уголовных преступлений остаются нераскрытыми. Среди самих туземцев раздаются голоса, что пока административная власть будет принадлежать им, трудно ожидать порядка и правильной жизни в крае. По их мнению, необходимо, чтобы административные должности замещались русскими", - констатирует сводка политканцелярии штаба Главнокомандующего Вооруженными силами Юга России в годы гражданской войны А.И.Деникина. Весьма схожую оценку "особого горского пути" дал в январе 2001 г. экс - глава Наурского района Чечни Сергей Пономаренко : "Сегодня в администрации республики, министерствах на ключевых постах - родственники Кадырова. Понять его несложно : опасаясь проникновения во власть ставленников сепаратистов, он решил опереться на людей, которых хорошо знает. Но при этом возникает тейповая зависимость главы республики, которая ничего хорошего Чечне не сулит. Многие руководители чувствуют себя временщиками и заботятся об одном : набить карманы, пока есть возможность. Все это усиливает разочарование населения". В межэтнических спорах и конфликтах русские по-прежнему играют роль арбитра, "третьей силы". И эту роль необходимо повысить. Без массовой поддержки русскоязычного населения невозможна и любая мало-мальски эффективная политика государства по стабилизации ситуации на Кавказе.
Деятельность государственных органов во приведению местных законодательных актов в соответствие с Конституцией и российским законодательством- мера своевременная и бесспорно продемонстрировавшая свои первые позитивные результаты. Но институциональные экзерсисы, лишенные этнопсихологической и социокультурной составляющей не способны кардинальным образом исправить ситуацию. Нет никакой уверенности, что без развитых гражданских институтов, при малейшем ослаблении давления "сверху" попытки выстраивания партикулярных "горских схем" не будут повторены вновь. Для предотвращения подобной "реставрации" антигосударственных (в некоторых случаях догосударственных, обычных) норм президентские инициативы должны получать поддержку снизу, с помощью общественных организаций. Иначе лишенные "народного мнения" меры Кремля не станут четкой и строгой системой, а будут носить знакомые с советских времен черты "кампанейщины". Создание общекавказского общественно-политического объединения русских могло бы стать такой гражданской поддержкой укреплению государственности и правопорядка. Это объединение могло бы участвовать в выборах в представительные органы власти республик, бороться за кресло президентов, а попадая в парламент или исполнительные органы способствовать предотвращению этно/тейпократических экспериментов, созданию единого российского правового пространства. Подобное объединение было бы важным инструментом в налаживании горизонтальных общественных связей, формирование надэтнической (гражданской) идентичности и надэтнической психологии. Но необходимо четко осознавать, что формирование русского объединения ( в том случае если оно нацелено на формирование основ гражданского общества) должно иметь либерально-националистическую направленность, отстаивать ценности гражданской нации, должно быть лишено этнократического наполнения, а также открыто для "кавказских европейцев", тех представителей местной интеллигенции, которые видят свое будущее с Россией на путях демократии и сильного ответственного государства.