© Шпакова В.О.
Представители советской власти воспринимали социальную обстановку в стране как борьбу бедноты против кулаков, торговцев, дворян, буржуазии. Но эти определения использовались в официальных документах для характеристики не только имущественного положения граждан, но и их политической позиции. В отчетах о подавлении контрреволюционных выступлений крестьяне, выступавшие против политики советской власти, определялись как кулаки, причем состояние их хозяйств не учитывалось.
Участники губернских продовольственных и военных совещаний утверждали, что на Ставрополье доминирует "кулацкий элемент", а пролетариат отсутствует. Но это не говорит об экономическом благополучии ставропольского крестьянства в начале 1920-х годов. Власть имела ввиду, что "чувство собственности не вытеснено из головы крестьянина" [1].
Политические признаки кулачества использовались наряду с экономическими. Например, среди мер борьбы с бандитизмом активно использовалось взятие заложников из "кулацкого элемента". В станице Новомарьевской в октябре 1921 года было расстреляно 26 заложников, причем большинство из них в постановлении Особого отдела по борьбе с бандитизмом определялись как середняки [2].
Отношение населения к советской власти и "зеленым бандам" отражается в источниках через призму психологии советских работников. Они, так же как и белые, не разбирались подробно с ситуацией в селах. Ориентированность крестьянского сознания исключительно на развитие своего хозяйства воспринималась властями как враждебное отношение к своей политике и идеологии. Поэтому в источниках органов советской власти нет не только осознания братоубийственного характера гражданского противостояния, но и классовый подход к населению прослеживается слабо. Села объявляются однозначно либо сочувствующими советской власти, либо враждебными ей. В первые два года НЭПа все сельское население, в том числе беднота, по мнению чекистов, были настроены враждебно по отношению к советской власти и РКП(б). Губернской властью некоторые уезды целиком объявлялись "зараженными политическим бандитизмом". В приговорах к расстрелу участников бандитских нападений в мотивировочной части нередко звучали такие фразы: "принимая во внимание, что Благодарненский район, особенно местности, прилегающие к Манычу, являются гнездом бандитизма" [3].
В разведсводках ЧОН указывалось, что целями нападений бандитов являлись органы власти, объекты государственной собственности, коллективные хозяйства. Сведения о нападении бандитов на местных крестьян встречаются гораздо реже. Но единство интересов бандитов и местных крестьян преувеличивалось недоверчивой властью. Сами командиры банд призывали своих подчиненных прекратить грабежи крестьян. Советская власть запрещала крестьянские самосуды по отношению к бандитам, квалифицируя подобные случаи как расправу кулаков над неугодными им элементами.
На первые годы НЭПа пришелся пик антисоветских настроений. Если весной 1920 года население встретило Красную Армию лояльно, то с осени 1920 по осень 1922 годов, по данным ОГПУ, все население было настроено враждебно по отношению к советской власти и коммунистической партии. Причем эти понятия крестьяне в то время отделяли друг от друга. Отношение к советской власти у крестьян было различным: от неприязни до идеализации. Но отношение к коммунистам на селе, по данным ГПУ, было однозначно враждебным. Если советская власть считала негативные последствия своей политики следствием "перегибов" отдельных "неопытных" работников на местах, то ставропольский крестьянин, по мнению ГПУ, "все дефекты представляет просто как зло от советской власти и особенно РКП(б), и очень редко приписывает это отдельным личностям"[4].
Замену продразверстки продналогом крестьяне считали обманом, хитростью коммунистов. Партийное руководство считало НЭП временным тактическим маневром в борьбе за социалистическое переустройство общества. На всем протяжении НЭПа крестьяне продолжали считать, что государство их эксплуатирует непосильными налогами, в то время как рабочим живется гораздо лучше. Представители власти, напротив, считали, что экономическое положение рабочих гораздо хуже, чем крестьян и при этом рабочие более сочувствуют советской власти, чем сельское население.
Однако, бездействие уездной и волостной власти как население, так и центральная власть считали умышленным преступлением. Крестьяне говорили, что коммунисты сознательно губят уже собранный урожай. Центральная власть считала факты изъятия у бедноты налоговыми органами средств, необходимых для существования, следствием деятельности кулаков, "пробравшихся в советы". На самом деле, безаппеляционность требований центральной власти о сдаче продналога любой ценой приводило к тому, что местная власть не могла руководствоваться классовым подходом, забирала у крестьян последнее зерно.
Советская власть видела одну из причин слабой эффективности своей политики на местах в том, что члены сельсоветов и волисполкомов, милиционеры, продагенты "сживаются с населением". С подобным явлением губернские власти боролись, в том числе путем частой смены мест несения службы. Но сельское население считало всех должностных лиц, служащих за пределами своего села априори бесхозяйственными руководителями, не справившимися со своим личным хозяйством [5].
В информационных сводках ГПУ, отчетах волостных и уездных исполкомов утверждалось, что продналог являлся завышенным, раскладка налога выполнена неправильно: наиболее мощные хозяйства оказывались наименее обложенными налогом, а бедняцкие - чрезмерно отягощены им. Причину такого явления должностные лица видели в том, что местные советы и исполкомы, в которых "засели кулаки" либо "малоопытные" руководители, неправильно произвели раскладку налога. Ответственные работники не осознавали, что сама экономическая политика большевиков больше ударяет по бедноте, чем по зажиточным хозяевам, так как себестоимость производства в хозяйствах последних была существенно ниже. Тем не менее, они в своих оценках были далеки от идеализации отношений между властью и беднотой, свойственной отечественной историографии. Сводки ГПУ свидетельствуют, что беднота более, чем кулачество страдала от налогов и более активно выражала недовольство властью.
Документы советских органов власти рисуют картину социально-политического единства ставропольского села в 1920-е годы. Например, нередко говорится об успешности кулацкой пропаганды. Беднота, по данным ГПУ, "легко поддается влиянию кулачества, во всем обвиняет власть и компартию"[6]. Но на основании многократных утверждений, что "темные массы" поддаются кулацкой агитации, нельзя делать выводы о реальных отношениях между классами. Термин "кулацкая пропаганда" использовался для описания недовольства, в основе которых лежали общекрестьянские интересы. Например, весной 1921 г. "кулаки" говорили, что незачем засеивать поля, "все равно все заберут". Понятно, что подобные настроения были свойственны не только зажиточному крестьянству. То же самое можно сказать о ярлыках "торговцы", "спекулянты", "буржуазия". Для всех слоев крестьянства было очевидна убыточность сдачи хлеба по твердой цене.
В 1924 году в с. Кугульта "кулаки" кричали на сходе, что они подчиняться циркуляру Наркомзема не будут, и что таких циркуляров можно купить сколько угодно за деньги [7]. В данном случае видно недовольство "кулаков" тем, что коррупция развивается в сфере государственного регулирования землеустройства. За неимением иной терминологии, лиц, торгующих циркулярами Наркомзема, также назывались "кулаками". В документах советской власти "кулаками" называли и тех, кто наживался на крестьянах, разоряемых высокими требованиями к качеству продукции, сдаваемой в ходе сбора налога, тех, кто скупал имущество неплательщиков .
Документы органов советской власти второй половины 1920-х годов свидетельствуют, что в отношении кулачества у бедноты не было единства взглядов. Одна часть бедноты призывала власть усилить нажим на кулака. Другая часть бедноты, напротив, считала лишение кулаков избирательных прав ударом по батраку. Кулаки, лишенные за эксплуатацию наемного труда избирательных прав, вынуждены были увольнять батраков. Батраки говорили: "нас лишили работы, остается воровать" [8]. Подобную позицию власти объясняли экономическим закабалением этой части бедноты кулачеством. Но такая логика противоречит классовому подходу, согласно которому экономически зависимое население должно быть в авангарде классовой борьбы.
Советская власть утверждала, что ведет борьбу за освобождение бедноты от эксплуатации кулачеством. Но увольнение кулаками - лишенцами батраков власть оценивала не как свою победу, а как "демонстративную политическую акцию" эксплуататоров. Увольнение батраков, отказ от аренды их земли называется в документах "экономическим давлением на бедноту". В докладах органов советской власти нередко можно встретить такое понимание процесса освобождения бедноты от кулацкой эксплуатации: "желая настроить батраков против советской власти, кулаки увольняют батраков под лозунгом: "хлеба осталось мало и придется обходиться без батраков"[9].
Советские органы власти воспринимали социально - политическую обстановку на Ставрополье в терминах классового подхода. Термин "кулачество" характеризовал не столько имущественное положение крестьян, сколько их политическую неблагонадежность. Власти называли "кулаками", "спекулянтами", "буржуазией" крестьян с разным имущественным положением, в сознании которых благополучие собственного хозяйства было важнее социалистического строительства. Стремление партийной власти опираться на работников неместного происхождения, недоверчивое отношение к местному аппарату, "сживающейся" с населением, идеологизированное восприятие государством социальной обстановки на селе приводило к тому, что настроение всего населения, вне зависимости от имущественного положения, воспринималось советской властью как враждебное.
Список источников и литературы
Внимание!!! Тезисы участников семинара являются интеллектуальной собственностью их авторов. Перепечатка запрещена. Цитирование и ссылки только с согласия авторов.