© Вострикова В.В,
Пожалуй, трудно найти в новейшей российской истории события, в восприятии которых современниками и трактовке потомками был бы представлен столь широкий спектр мнений, как в отношении событий 1917 года. И сегодня свидетельства современников произошедшего тогда являются важнейшим источником для переосмысления этого поворотного момента в истории страны.
Несомненно интересны в этом плане размышления одного из лидеров либерального движения Павла Ивановича Новгородцева, для которого 1917 год стал переломным в судьбе, предопределив вместе с тем и глубокий духовный переворот.
Восприняв победу большевиков как национальную катастрофу, либерал пытался вскрыть причины случившегося, понять, почему свержение монархии стало не заключительным аккордом революции, а напротив начальным звеном революционного процесса. Отслеживая развитие событий с февраля по октябрь 1917 года, Новгородцев пришел к выводу, что революция с самого начала была обречена на тот конец, к которому она пришла. "Те, кто накануне 27 февраля стремился к перемене в системе управления, готовились к дворцовому перевороту, - писал он, имея ввиду прежде всего либералов. - В действительности произошел военный бунт, который превратился в длительную, стихийную революцию".1 А любая революция, отмечал Новгородцев, "есть в то же время и диссолюция, разрыв связей, возмущение страстей против обязанностей и частей против целого, разложение государства и народа".2 Эта скрывавшаяся и в революции 1917 года огромная разрушительная сила, по мнению либерала, была "очень скоро и с полной ясностью" осознана Временным правительством, о чем свидетельствовало воззвание последнего к населению от 26 апреля 1917 года, в котором в частности, констатировалось, что "рост новых социальных связей, скрепляющих страну, отстает от процесса распада, вызванного крушением старого государственного строя".3 Однако осознание Временным правительством опасности сложившейся ситуации ничуть не способствовало выбору адекватных ей методов осуществления власти. Отмечая это, Новгородцев цитировал уже упоминавшееся воззвание, где в качестве основного принципа управления Временное правительство провозглашало добровольное повиновение свободных граждан созданной ими самими власти, отказываясь от применения любых форм насилия и принуждения. Такая идеология, по мнению либерала, была сродни идеологии анархизма, ибо признание свободы единственной нормой государственного управления при абсолютном неприятии неизбежных в политике государства принудительных мер фактически упраздняло саму идею государства, власти и права. В итоге, заключал мыслитель, "в своем стремлении как можно менее походить на старую власть, Временное правительство и вовсе перестало быть властью", создав в стране режим "узаконенной анархии".4
Истоки гибельного для России курса Временного правительства Новгородцев видел в укоренившейся в сознании русской интеллигенции утопической вере в разум и твердую волю народа, которые освобожденный от старых пут, получивший долгожданную свободу народ неизбежно проявит. Это сентиментально-романтическое народничество воплотилось в лозунгах "завоеваний революции", мера которых должна быть определена самими массами, и "правотворчества снизу". На почве таких воззрений, указывал Новгородцев, нельзя было организовать управление государством, и в итоге Временное правительство, подчинившись стихии, "неумышленно и невольно, но все же несомненно и неизбежно"5 потворствовало делу разрушения России. "Под знаменем "завоеваний революции" Россия с неудержимой силой катилась к торжеству большевизма, - писал мыслитель. - Кн. Львов, Керенский и Ленин связаны между собой неразрывной связью. Кн. Львов так же повинен в Керенском, как Керенский в Ленине".6 Отслеживая "вклад" каждого из этих трех деятелей революции в дело внутреннего распада государства Российского, Новгородцев замечал, что "система бесхитростного непротивления злу, примененная кн. Львовым в качестве системы управления государством, у Керенского обратилась в систему потворства злу, прикрытого фразами о "сказке революции" и о благе государства, а у Ленина - в систему открытого служения злу, облеченную в форму беспощадной классовой борьбы и истребления всех, не угодных властвующим".7
Подводя итог революционного процесса 1917 года, Новгородцев отмечал, что легализованная Временным правительством анархия, предоставившая широкий простор для развития стихийных центробежных тенденций, фактически способствовала приходу к власти в России сил, сумевших с помощью демагогических обещаний привлечь массы на свою сторону. Силы эти в лице большевиков, с точки зрения либерала, неизбежно вели Россию к "распадению и умиранию", ибо, отвергая самоценность ее как государства, видели в ней лишь "костер для мирового пожара".8
"Бессмысленный и беспощадный" бунт 1917 года, в полной мере продемонстрировавший худшую сторону народной души, послужил для Новгородцева своеобразным катализатором уже назревшего духовного перелома, приведшего либерала к серьезной переоценке ценностей. Последняя коснулась прежде всего понимания Новгородцевым путей и перспектив исторического развития, в связи с чем глубокому переосмыслению он подверг феномен демократии, признававшейся либералами формой правового государства, которое, в свою очередь, выступало в либеральной модели общественного устройства в качестве политического идеала.
Рассуждая о сущности демократии, Новгородцев вынужден был признать не только отсутствие исчерпывающих представлений об этом многомерном явлении, но и чрезвычайную противоречивость и неоднозначность его трактовок. Одну из причин этого либерал видел в том, что свои коррективы в понимание демократии вносила каждая историческая эпоха. Так, Платон и Аристотель, отмечал мыслитель, определяли демократию как форму правления, при которой народ непосредственно не только законодательствует, но и управляет. Такая трактовка господствовала вплоть до конца XVIII столетия, когда произошло значительное расширение понимания демократии. По мнению Новгородцева, теоретические основания для этого дал не кто иной, как Руссо. С одной стороны, пояснял Новгородцев, французский просветитель, продолжая традицию древнегреческих мыслителей, считал демократию возможной только в виде непосредственного народоуправства, соединяющего законодательство с исполнением. Однако находящая здесь наиболее полную реализацию идея верховенства народа по Руссо могла воплощаться и в тех формах государства, где народ оставляет за собой только верховную законодательную власть, а исполнение передает монарху или коллегии немногих. И хотя такие государства Руссо ни в коем случае не относил к демократическим, его утверждение о совместимости с верховенством народа различных форм правительственной власти, с точки зрения Новгородцева, открыло "теоретическую возможность для нового понимания демократии как формы государства, в которой верховная власть принадлежит народу, а формы правления могут быть разные"9, которое и утвердилось в XIX-ХХ вв.
Но, отмечал Новгородцев, эта исходная посылка не привела в итоге к формированию на ее основе в общественно-политической мысли четкого понимания демократии, ибо лозунг демократии, как наиболее популярный в массах, на протяжении XIX-XX вв. стали из конъюнктурных соображений эксплуатировать различные политические силы, вкладывая в него собственный смысл.
И все же, констатируя вариативность трактовок демократии, мыслитель признавал, что их базовым компонентом неизменно выступало представление о демократии как системе организации государственной жизни, основанной на принципах свободы и равенства.
Органическая связь демократии и свободы, по мнению либерала, проистекала уже из самого понимания демократии как формы правового государства, неотъемлемой характеристикой которого было наличие гражданских прав и свобод. "Демократия означает возможно полную свободу личности, свободу ее исканий, свободу состязания мнений и систем," - утверждал он10. Вслед за Кельзеном, Новгородцев называл демократию "системой политического релятивизма", суть которой составляет категорическое неприятие абсолютности каких бы то ни было воззрений и предоставление для каждого возможности отстаивания собственной позиции.
Вместе с тем либерал предостерегал от отождествления свободы с анархией. "Если демократия открывает широкий простор свободной игре сил, проявляющихся в обществе, - писал он, - то необходимо, чтобы эти силы подчиняли себя некоторому высшему обязывающему их началу", ибо в противном случае свобода неизбежно "приходит к самоуничтожению и к разрушению основ государственной жизни"11. Это предостережение либерала не утратило своей актуальности, свидетельством чего стали события недавней российской истории.
Наряду со свободой, существенным признаком демократической идеи Новгородцев считал равенство. Обосновывая эту мысль, он писал: "С точки зрения моральной и политической между равенством и свободой существует наибольшее соотношение. Мы требуем для человека свободы во имя безусловного значения человеческой личности, и, так как в каждом человеке мы должны признать нравственную сущность, мы требуем в отношении ко всем людям равенства"12.
Однако указывая на взаимосвязанность двух основополагающих начал - свободы и равенства, Новгородцев вынужден был признать, что в их сочетании одновременно заключено и главное противоречие демократии. Ведь гражданско-правовое и политическое равенство в условиях свободы неизбежно ведет к социальному и экономическому неравенству. Для Новгородцева, как и для других либералов, разница в общественном и имущественном положении людей была вполне естественным проявлением прежде всего природной "неодинаковости" личностей, ибо под равенством либералы понимали равенство всех перед законом, а не социально-экономическое уравнивание. Напротив, в массах, отмечал мыслитель, преобладало стремление именно к экономическому равенству, которое представлялось для них гораздо большей ценностью, нежели политическая свобода. Новгородцев приводит слова Токвиля, также обратившего внимание на данную особенность массового сознания. В частности, в своей знаменитой книге "Демократия в Америке" последний замечал: ":демократические народы имеют естественный вкус к свободе, : они любят ее. Но к равенству они имеют страсть горячую, ненасытную, вечную, непобедимую, они хотят равенства в свободе, и, если не могут его получить, они хотят его также и в рабстве. Они перенесут бедность, порабощение, варварство, но они не перенесут аристократии"13. Справедливость этого наблюдения французского исследователя, по мнению Новгородцева, неоднократно находила практическое подтверждение в различные периоды истории, когда народы, знавшие и ценившие свободу, "отказались от нее, не очень о ней жалели и забыли о ней"14. Новейшей иллюстрацией этой мысли либерал считал события в Советской России, где свобода, а значит и демократия, были принесены в жертву лозунгу экономического равенства.
Для Новгородцева с началами равенства и свободы в демократической теории неразрывно связана идея общей воли народа как основы государства, ведь под демократией прежде всего подразумевается политическая форма, позволяющая реализовать общую волю народа посредством участия последнего в осуществлении власти. Соглашаясь с Руссо, Новгородцев указывал, что условием подлинного народовластия является участие народа не только в законодательстве, но и в управлении. Однако обеспечить это практически невозможно, и потому неизбежно формирование системы представительства.
Важно отметить, что говоря об осуществлении общей воли или воли большинства, либерал предостерегал от пренебрежения интересами меньшинства. Более того, возможность выражения и отстаивания своих требований группами, находящимися в меньшинстве, он считал важнейшим показателем фактического претворения в жизнь демократических принципов.
Переосмысливая сущностные составляющие демократической идеи, анализируя их сложность, неоднозначность, противоречивость Новгородцев пытался выяснить, к чему привели попытки их осуществления прежде всего в западных странах, а также обозначить исторические перспективы демократии. И здесь либерал выдвигает парадоксальный, на первый взгляд, тезис о глубочайшем кризисе демократии, причина которого, по его мнению, кроется в полном крушении господствовавшего долгое время взгляда на нее как на всемогущую и всеисцеляющую силу, универсальное средство решения всех проблем. Вместо того, чтобы указать человечеству ясный и прямой путь в светлое будущее, демократия, утверждал Новгородцев, привела к распутью, вместо, того чтобы быть разрешением задачи, она сама оказалась задачей.
Будучи пронизана духом релятивизма, демократия готова допустить "всякую политическую возможность, всякую хозяйственную систему, лишь бы это не нарушало начала свободы", а потому она всегда есть распутье, "система открытых дверей, расходящихся в неведомые стороны дорог"15. И в этом, по мнению либерала, и величайшее достоинство демократии как государственной формы, предоставляющей широчайшее поле для творческого поиска во всех сферах жизни, и огромный ее недостаток, скрывающий в себе потенциальную опасность для самого существования демократии. Опасность эта виделась Новгородцеву двояко. Во-первых, долговременное состояние неопределенности и перманентного поиска чревато возникновением социальной усталости, выливающейся в требование "оставить распутье и выйти на какой-либо твердый путь"16, ибо в массе своей люди предпочитают стабильность и предсказуемость. Наличие недовольства такого рода Новгородцев констатировал среди представителей различных социальных групп в демократических странах. Другая опасность, с точки зрения либерала, исходила из того, что демократия "своим духом терпимости и принятия всех мнений, всех путей" сама открывает "простор и для таких направлений, которые стремятся ее ниспровергнуть"17. И это наблюдение либерала имеет множество исторических подтверждений.
Трудность осуществления демократической идеи, легкость ее искажения, по мнению Новгородцева, служили неопровержимым доказательством того, что проведение демократических принципов в жизнь возможно только при наличии определенных условий, главным из которых признавалась политическая зрелость масс. Мыслитель указывал, что осуществить идею народовластия сможет лишь народ, "сознающий свои права и уважающий чужие, понимающий свои обязанности и способный к самоограничению"18. Политическое воспитание народа - длительный процесс, предполагающий сознательные усилия власти в данном направлении, что со всей очевидностью, с точки зрения либерала, продемонстрировал 1917 год. Ставка на свободу как средство нравственного воздействия на массы, сделанная Временным правительством, была роковой ошибкой, ибо ее результатом стало водворение не демократии, а анархии, переросшей в одну из самых суровых форм демагогического деспотизма.
К сожалению, сходный просчет был допущен властью на новом витке российской истории. Демонтаж тоталитарной системы в 90-е годы прошлого века, спешная попытка проведения в жизнь демократических принципов в условиях политической неготовности и "верхов", и "низов" хоть и не привела к столь крайним последствиям, как в 1917 году, но несомненно обернулась дискредитацией самой демократической идеи.
И сейчас в России, как и почти столетие назад, по выражению Новгородцева, демократия опять "на распутье", снова весьма туманны ее исторические перспективы.
Какой же выход из тупика был предложен Новгородцевым в начале прошлого века? Используя слова самого мыслителя - это "восстановление святынь", возрождение национального самосознания, в основе которого должно лежать глубокое религиозное чувство. Идеи свободы, равенства, народовластия только тогда смогут реализовать свой созидательный потенциал, когда будут подчинены принципу Высшей справедливости. "Дело не в том, чтобы власть была устроена непременно на каких-то самых передовых началах, - писал Новгородцев, - а в том, чтобы эта власть взирала на свою задачу как на дело Божие и чтобы народ принимал ее как благословенную Богом на подвиг государственного служения"19.
Предложенный Новгородцевым путь, конечно, весьма далек от реальной политики, но мысль о нравственном возрождении общества как важнейшем условии возрождения государства современна и сегодня.
Восприятие общественных процессов с религиозных позиций привело Павла Ивановича к новому пониманию направления и перспектив исторического развития. Смысл истории виделся ему теперь в непрерывном нравственном совершенствовании личности на основе христианского идеала20, а не в воплощении в жизнь какой-либо конкретной государственной формы. В свете этого, и демократия представлялась теперь мыслителю не как высшая и конечная ступень, в которой политическое развитие достигает предельной точки, а как одно из звеньев бесконечного общественного прогресса.
Духовный переворот Павла Ивановича Новгородцева, которому во многом способствовали события 1917 года, является весьма показательным примером трансформации личностного мировосприятия в переломные исторические эпохи.
Внимание!!! Тезисы участников семинара являются интеллектуальной собственностью их авторов. Перепечатка запрещена. Цитирование и ссылки только с согласия авторов.