Состояние современного исторического знания заставляет вспомнить о спорах, сотрясавших историческую науку в последней трети XIX - первой трети ХХ веков. Тогда речь шла о соотношении номотетического и идеографического компонентов исторического знания, о поисках прагматической основы точного исторического знания. Круг проблем, волновавший А.С.Лаппо-Данилевского, Й.Хейзингу и даже К.Ясперса, был примерно одинаков. Потребность их обсуждения диктовалась обращением историков к истории культуры, попытками науки понять культуру и человека.
Позже историки увлеклись социологией или отрицанием ее значения для развития исторического знания и больше стали говорить о естественнонаучной или художественной природе исторического познания, о верифицируемости исторического знания.
С новой страстью проблема достоверности исторического знания стала обсуждаться с середины 1980-х гг. Для отечественной науки споры выглядели, как вызванные естественным желанием ликвидировать "белые пятна" российской истории, найти истинную, "потаенную" Россию. Однако по мере отказа от политической ангажированности исторических исследований выяснилось, что историков интересует не столько собственно политическая история России, какие бы тайны она ни хранила, сколько ее культура. Оказалось, что без понимания сущности историко-культурных процессов не составить и адекватной картины политической истории. Вот тут-то и вспомнили историки конца ХХ столетия о дебатах, которые велись их предшественниками где-то с век тому назад. На общезначимости историко-культурной проблематики и строится диалог российских ученых с их зарубежными коллегами.
Сходство ситуаций не свидетельствует, естественно, об их тождестве, но наводит на определенные размышления. И хотя соотношение обсуждаемой проблематики существенно отличается от споров рубежа предшествующих столетий, на пороге нового XXI в. историков все также волнует вопрос о точности и достоверности исторического знания.
ХХ век внес существенные изменения в представления об истории. В них вошли понятия мультикультурализма и глобализации.
Изменился теоретико-методологический арсенал, которым стали пользоваться историки.
Попытки соотнести историю с точными науками не прошли бесследно. Историки обнаружили, что вероятностную природу развития исторических событий можно изучать при помощи теории больших чисел и описывать через понятие релятивизма.
От поисков сходства исторического знания с естественнонаучным познанием исторической науке достались представления об историографии как о силовом поле, обладающем определенной энергией и подверженному ритму изменения силовых процессов.
От увлечения социологией в историческом знании остались представления о структурном строении социальных организмов и системной природе их функционирования. Системная природа самого исторического знания была принята современным историческим познанием как аксиома.
Семиотика через историко-культурную проблематику вернула историческое знание в русло гуманитаристики и актуализировала идеографические компоненты исторического знания. Опыт междисциплинарных исследований помог историкам понять, что важнее не элиминировать идеографию, более тяготеющую к образности художественного, чем научного типа, из сферы научного исторического познания, а описать и изучить ее природу. Тем более, что современная гуманитаристика обладает мощным инструментарием для изучения образного мышления. От нее в современное историческое знание пришло понятие ментальных конструктов, переосмысленное при помощи понятий дискурсивного строения, поэтики и хронотопа исторического текста.
В современном историческом знании существуют компоненты, обеспечивающие особость его положения в системе современного научного познания, его целостность и способность к развитию.
Особое положение в системе современного социцогуманитарного познания историческому знанию обеспечивает потребность общества в конкретном знании о прошлом. Историческая конкретика составляет прагматическую основу исторического знания. Казалось бы, именно она и должна обеспечивать достоверность исторического знания. Но факты в истории оказываются настолько непостоянными, что время от времени возникает вполне обоснованное сомнение в способности истории добывать какое бы то ни было точное знание и принадлежать к наукам.
Целостность историческому знанию обеспечивает не столько его прагматическое содержание, сколько сочетание в нем аналитической, прогностической и регулятивной функций, выполняемых историческим знанием в силу того, что оно является составной частью культуры общества. Но в системе культуры современного ему общества историческое знание не самоцель, а инструмент, используемый социумом в процессе создании собственной идентичности.
История существует в современной культуре как миф, знание, память и самосознание. Историософия осмысливает сочетание функций и положение современного исторического знания в современной ему культуре через понятие точного знания. Рискну высказать крамольную мысль, что это понятие не отличается новизной. Наше сознание соотносит его с архетипическим представлением религиозного сознания о том, что точное знание является истинным. То есть параметры современного исторического мышления задаются архетипом менталитета эпохи модернизма, некогда нацеливавшим научное познание на поиск неизменных истин. Пафос постмодернизма второй половины ХХ в. был направлен на разрушение этого архетипа, что не снимает высказанный тезис, а лишний раз подтверждает его прагматическое содержание.
Если современное историческое знание по типологии столь близко стоит к религиозному мышлению, стоит, пожалуй, поставить вопрос о той роли, которую может играть в нем такой компонент как миф. На попытках объяснить и вычленить этот компонент из социогуманитарного знания строится целая область современного познания, названная ее создателями "неклассической философией". Вполне справедливыми рассуждениями о роли мыслительных конструктов, влияния сознания создателя и читателя текстов на их интерпретации, приверженцы "неклассической философии" объясняют свое недоверие к рациональному компоненту знаний. Из богатого арсенала способов верификации социогуманитарного познания они признают работающим только один - общепризнанность. В их позиции есть, безусловно, рациональное зерно, однако оно сводит на "нет" само представление о научном знании, созданное эпохой модерна. Возможно, через несколько десятилетий это представление будет казаться толь же архаичным, как образ плоской Земли, покоящейся на спинах гигантских животных. Пока же общепризнанность в качестве основного компонента определения достоверности социогуманитарного знания не находит массовой поддержки специалистов.
Современная историческая наука действительно формируется в гносеологическом поле, созданном взаимодействием нескольких мифов - пространственного, временного, образного и мотивационного. Формы их конкретного воплощения зависят от типа цивилизационного развития и культурного потенциала, под воздействием которых происходит развитие представлений об истории.
Для отечественной науки границы поля исторических знаний определяются взаимодействием двух мифов - литературного и политического. Они играют роль системообразующих компонентов в исторических представлениях российского общества с последней трети XVII в. до конца ХХ столетия.
Характер поля меняется под воздействием преобладающих методов осмысления истории. В нем попеременно преобладает тяга то к эпистемологии, то к герменевтике, то к гносеологии, то какие-либо переходные формы. Из-за их сложности современники обозначают такие переходные формы, соединяющие в себе достоинства и недостатки сразу нескольких гносеологических моделей, каким-либо условным термином. В нем знаковость обычно преобладает над смыслом. Так, в отечественной культуре конца XIX - начала ХХ вв. принято было говорить о декадансе. В культуре и науке последней трети ХХ в. не менее условный и символический характер носили рассуждения о постмодернизме. Потребность в таких знаковых образах исчезает по мере того, как наука начинает понимать смысл изменений, происходящих в поле познания, а новые научные знания в той или иной форме принимаются обществом как составная часть идентичности современной цивилизации.
Прагматическое ядро исторических знаний рождается путем постепенного преодоления мифологизации представлений об истории. На помощь историкам при этом нередко приходит все то же мифотворчество. Создавая новые образы истории для нужд осмысления пространства (космического, географического, экономического, социального, политического, психологического, художественного и т.д.), сознание строит новые мифы и вносит в них компоненты исторической реальности, меняя их количество и типы используемых взаимосвязей. Новые мифы помогают разрушать старые устоявшиеся стереотипы и вычленять из них рациональные компоненты. Рациональные компоненты становятся базой исторических концепций нового и новейшего времени. Их недостаточность дополняется силой интуиции и воображения исследователей и/или социума. Тяга к познанию истории рождается потребностью цивилизации нового времени в самопознании. Представления современной цивилизации об идентичности разнообразны и противоречивы, но их развитие подчиняется одной генеральной тенденции - осознанию важности тех глобализационных изменений, которые происходят в земной цивилизации на наших глазах.
Российская историография дает богатый материал для осмысления развития исторических знаний как особого гносеологического поля. Оно функционирует в рамках профессиональной культуры, создаваемой обществом с подачи российской государственности, и питает энергию социумов, вовлеченных в орбиту ее геополитических интересов. Интеграционные процессы, ведущие к ликвидации локальной замкнутости и нивелировке социокультурных различий, медленно накапливаются в нем, способствуя вовлечению России в международную кооперацию.
Преодоление локальной замкнутости означает не обеднение его содержания, а усложнение системы взаимосвязей и процессов внутренней и внешней кооперации, без которых невозможно само существование научных знаний.
Именно интеграционные процессы и обеспечивают историческому знанию его конкретность, заставляют историков в пространстве мифов и при помощи мифов искать фактографию, поддающуюся верификации и составляющую прагматическое ядро исторических знаний. Общепризнанность как критерий знания, получающего от общества санкцию считаться достоверным, - очередной миф, рожденный историософией для ломки устоявшихся представлений о точном знании как синониме непогрешимой истины. Общепризнанность каких-либо терминов или конструктов лишь помогает научному сообществу направлять совокупные усилия на поиск достоверного верифицируемого знания. А вот качество найденного рационального знания и уровень доказательности - показатель не научной природы социогуманитарного знания (исторического в том числе), а его профессионализации.
Внимание!!! Тезисы участников семинара являются интеллектуальной собственностью. Цитирование и перепечатка возможна только с письменного разрешения автора и указания имени автора и источника.