© Шатохина И.Т.
Изменение социально-психологических воззрений отдельного класса, сословия, устойчивой социальной группы - закономерный исторический процесс, обусловленный эволюцией базовых элементов их повседневной жизни: изменением законодательства, экономическим развитием страны, региона, социально-политическими событиями, бытовыми условиями. В этой связи нарастание кризисный явлений, которые переросли в первую русскую революцию, не могло не сказаться на переменах в поведенческих стереотипах, ментальности российского чиновничества.
В полной мере нараставшие кризисные явления в местном коронном управлении проявились уже в революционном 1905 году, когда в МВД вынуждены были сделать неутешительный вывод: "губернаторы: не отдают себе ясного отчета в серьезности происходящих на их глазах явлений, :в решительные моменты они теряются и принимают действия, напротив, способствующие расширению беспорядков"1. Вывод, сделанный министерством постфактум, о слабости губернаторского корпуса был известен российской общественности и власть предержащим. Рисуя идеал губернатора, известный общественный деятель и корреспондент Николая II, так писал в своей газете "Гражданин": "Одной личной энергии недостаточно для губернатора, без обладания тактом, выдержкой и равновесием губернатор, который под предлогом усиления власти является в губернии кричать: я вам покажу, я вам задам, - а на другие проявления власти, кроме поднятых кулаков, не способен, вреднее губернатора слабого"2. Глава правительства С.Ю.Витте, характеризуя позиции различных социальных групп накануне 17 октября 1905 года, прямо указывал на невозможность надежной опоры абсолютизма на этот слой, так как "чиновники, видя близко многие порядки в канцеляриях и систему протекционизма, развитую в царствование Николая II до гигантских размеров, стали против режима, которому служили"3. Подтверждает слова С.Ю.Витте и министр финансов В.Н.Коковцов. Определяя политическое положение в провинции во время работы первой Государственной думы, он дает описание того напряжения, с которым обсуждались в Совете министров телеграммы губернаторов. В них с тревогой отмечалось, "что губернаторы не могут ручаться за поддержание порядка и предупреждают о возможности самых крайних последствий. Говорилось также и о брожении, охватившем низшую чиновничью среду, и почти отовсюду слышалось о том, что успокоение, наступившее было после подавления московского восстания, сменяется проявлениями открытого революционного брожения, какое нельзя устранить никакими мерами"4.
Растерянность и недоумение охватывали губернаторов, когда они, продолжая твердо отстаивать интересы самодержавия, узнавали о кардинальном изменении правительственного курса, как это было с Манифестом 17 октября 1905 года. Вот как характеризует состояние местных властей в те революционные дни своих воспоминаниях вице-директор Департамента общих дел МВД С.Н.Палеолог. "Манифест 17 октября 1905 г. застал врасплох нашу губернскую администрацию и военные власти. Никто не был подготовлен к этому акту, а первоначальные разъяснения директивы из центра, в особенности председателя Совета министров Витте, носили более чем уклончивый характер. Каждый понимал "свободу" по-своему. Во многих местах растерявшееся начальство, боясь не угодить Петербургу, готово было сдать власть зазнавшимся революционерам. Дошло до того, что пермский губернатор А.П.Наумов случайно принял участие в каком-то многолюдном шествии и к губернаторскому дому подошел вместе с революционной толпой, неся в руках красный флаг, насильно ему по дороге навязанный. Это не анекдот. Наумов имел гражданское мужество немедленно о происшедшем с ним несчастье прислать подробное телеграфное сообщение министру внутренних дел, и я был автором всеподданнейшего доклада Государю с ходатайством об увольнении Наумова, по несоответствию от занимаемой им должности"5. Минский губернатор П.Г.Курлов получил официальный текст Манифеста 17 октября уже после того, как он был растиражирован и распространен частным образом. Это дало ему основание потом с горечью писать, "что революционные партии заботились гораздо больше об осведомленности своих провинциальных товарищей о положении дел, чем министерство внутренних дел - губернаторов"6. Ярославский губернатор А.П.Рогович, получив Манифест 17 октября, подал в отставку из-за несогласия с правительством7. Это яркие свидетельства того, насколько верховной властью было потеряно управление страной. Такое положение дел не могло не стать питательной почвой для идейного шатания коронных служащих. Это рождало в их умах и душах недоверие к самодержцу, затаенную обиду к представителям высшего эшелона власти.
Психология поведенческих стереотипов особенно в условиях революционных событий всех чиновников, кроме чиновников МВД, по отношению к губернатору, олицетворявшему и реально защищавшему самодержавие, заключалась в тайной или явной отстраненности. Иногда такие оппозиционеры действовали открыто и решительно, демонстрируя обществу и особенно революционному лагерю отсутствие единства власти, и, тем самым, расшатывая ее устои. Старшая дочь П.А.Столыпина приводит интересный пример подобной ситуации, характеризующий взаимоотношения ее отца - саратовского губернатора - с местными чиновными оппозиционерами накануне первой русской революции. "С войной (русско-японской, в первой половине 1904 года - Ш.И.) наступило для папа еще более трудное время, тем более что в рядах администрации было очень далеко до единомыслия в политическом отношении. Так, занимающий видный пост управляющего отделением Крестьянского банка Зерен убеждал крестьян, что им нечего покупать земли у помещиков, так как все равно земля скоро будет вся принадлежать народу. Прокурор Судебной палаты Макаров явно и не стесняясь выражал свое враждебное отношение к папа"8.
Так, если в отношении саратовского губернатора П.А.Столыпина некоторые губернские администраторы открыто фрондировали, то в условиях революции минский прокурор Бибиков прямо потребовал от губернатора П.Г.Курлова передать власть в руки судебного ведомства после того, как последний принял весьма жесткие меры для "водворения порядка" в губернском центре9.
Объективно цели и задачи революции были направлены против российской бюрократии, как силы, осуществлявшей государственное управление от имени и по поручению самодержца, как силы, стоявшей на пути революционных действий. Верность присяге и требуемое законом исполнение своих функциональных обязанностей ставили чиновничество перед необходимостью использовать свои властные полномочия для борьбы с любыми проявлениями антиправительственных и антимонархических устремлений. В силу этих причин независимо от реальных действий правительства и его агентов революционный лагерь позиционировал бюрократию как главного своего противника, при этом зачастую она отождествлялась с самодержавием. Поэтому неудивительно, что террористические акты революционных радикалов были направлены против представителей правительства - "убивали "за должность". В 1905 году было убито 20 губернаторов. В 1906 году погибли тверской, самарский и симбирский губернаторы, варшавский генерал-губернатор, петербургский градоначальник. В 1906 году было убито 768 и ранено 820 представителей и агентов власти. А всего за период с 1901 по 1911 год от революционного террора пострадало около 17 тыс. чел., среди которых около половины были государственными служащими10.
Утрата веры в могущество и незыблемость самодержавия в ходе первой русской революции у значительной части провинциального чиновничества разрушила психологические основы службы "за совесть", по убеждению. Доминирующим психологическим стимулом становилась служба "за страх", но не перед монархом и вышестоящей пирамидой государственного аппарата, а перед бушующей революционной толпой, перед радикальным террористическим подпольем. Теперь страх стал определять место чиновников в общественно-политической жизни. Тысячи случаев покушений на жизнь государственных служащих формировали уродливую атмосферу страха и неопределенности, которую ярко характеризовали многие современники. Вот как об этом писал сын убитого в декабре 1906 года лидера правых в Государственном совете графа А.Игнатьева: "Что ни день, надевай мундир с траурной повязкой и поезжай на панихиду, то по одному, то по другому генералу или сановнику: Теперь же грустные православные песнопения только усиливали мрачное настроение правящих кругов, еще не оправившихся от страха, вызванного революцией"11.
Понимание ими того, что коронная власть не в состоянии разрешить многие серьезные социально-экономические проблемы, низкий уровень жизни подавляющего числа самих государевых слуг, а с началом революции - полное неведение о пределах отступления верховной власти перед революционной стихией, ее неспособность защитить своих слуг от насилия и террора, сформировали благоприятные условия для кризиса верноподданнического сознания государственных служащих в российской провинции. Из всех зафиксированных в Центральном Черноземье революционных выступлений государственные служащие принимали участие в 128 из 301 случаев (42,5%)12. Когда в ходе первой русской революции на арену борьбы вышли политические партии для участия в выборах в Государственную думу, то некоторая часть чиновников открыто заявила о своих политических взглядах. Хотя политизированные идеи осознанно разделялись немногими провинциальными чиновниками, но это были прежде всего высокообразованные представители среднего руководящего звена и общественно активных специалистов. При этом следует заметить, что демонстрация своих либеральных политических пристрастий, в некоторых случаях бравирование свом политическим радикализмом, было своеобразной модой революционной эпохи.
После окончания революции при сохранении правовых основ государственной службы российское чиновничество было вынуждено осуществлять свою деятельность в новых общественно-политических условиях. Функционирование Государственной думы (прежде всего третьей и четвертой) и практика взаимодействия с ней правительства демонстрировали чиновному миру наличие еще одной силы (после воли монарха, буквы и духа закона), препятствовавшей произволу при реализации властных полномочий. Ясным и конкретным указанием именно на такое понимание роли Думы являются слова из выступления П.А.Столыпина во время открытия заседаний II Государственной думы в марте 1907 года: ":правительство будет приветствовать всякое открытое разоблачение какого-либо неустройства, каких-либо злоупотреблений. : Людям, господа. Свойственно и ошибаться, и увлекаться, и злоупотреблять властью. Пусть эти злоупотребления будут разоблачаемы, пусть они будут судимы и осуждаемы:"13. Обращаясь к депутатам, глава правительства рассчитывал и на то, что вся российская бюрократия услышат эти слова и сделают соответствующие выводы.
Первая русская революция изменила правовые условия деятельности российской бюрократии, появился, хотя еще и по большей части номинальный, контроль прессы за ее деятельностью. Глава правительства прямо указал на то, что верховная власть не будет покрывать преступления и проступки по службе. Эти позитивные для общества изменения в положении государственных служащих для значительной части последних были серьезным испытанием. Многие качнулись в правоконсервативный лагерь, другие с пессимизмом и даже страхом ожидали новых катаклизмов, потеряв веру в монарха, в правоту своего служения, третьи с еще большим безразличием и обреченностью плыли по течению.
Примечания
Внимание!!! Тезисы участников семинара являются интеллектуальной собственностью их авторов. Перепечатка запрещена. Цитирование и ссылки только с согласия авторов.