© Николаевой И.Ю. Томск
Лейтмотивом всех серьезных откликов на данную проблему является признание того, что, несмотря на все пусть слабые подвижки в экономико-социальной инфраструктуре России постперестроечного времени страна по-прежнему находится в состоянии духовного кризиса. Общество больно нравственно-психологической болезнью, которая, по выражению А. Германа, как социальная проказа с головы до пят изъела его ? Не случайно Е.Миронов в одном из интервью на вопрос о том, каковы черты "героя нашего времени", ответил: " Мне трудно сказать что-либо определенное, но одно я знаю - у героя нашего времени нет совести". Пафос кричащих болью и одновременно пронзительно точных аналитических характеристик, которые дает В. Костиков едва ли не в каждом номере "Аргументов и фактов", по смыслу тождественен взгляду со стороны. Сошлемся хотя бы на мнение одного из лидеров сегодняшней венгерской оппозиции, сравнивающего духовную атмосферу в его стране и России : "Мы страна без последствий (как и ваша Россия). Лгите, крадите, убивайте и хвастайтесь этим , и вы станете героем" .
Утрируя, можно сказать, что фактически все российские модернизации, несмотря на очевидные "с высоты птичьего полета" по прошествии исторического времени приращения политической культуры, трансформации экономического и иного порядка, в режиме "короткого времени" обнаруживали то, что обыватель передает известной черномырдинской характеристикой ("хотели как лучше, а получилось как всегда"), а историк со ссылкой на Тойнби прокомментирует как некий откат назад, свойственный обществу эпохи кризиса. Примитивизация сознания, низкая планка эмоциональной эмпатии, актуализация индивидуально-эгоистических мотиваций, вот то, что, по мнению британского историка, составляет суть душевной болезни эпохи кризиса, которая выражается в архаизации бытия общества, базирующейся на сознании людей, протестующих "против традиции, закона, вкуса, совести, против общественного мнения" . Фактически все этапы российских процессов модернизации в той или иной степени сопровождались если не историческими срывами, откатами назад, то пробуксовкой реформирования, что делало неизбежные для сопровождающих кризисные эпохи периоды архаизации довольно глубокими и продолжительными. В историко-социологическом плане эта особенность российских процессов модернизации в самом общем виде объясняется через специфику модернизации "догоняющего типа". (Существующие теории модернизации, опирающиеся на серьезные наработки таких авторов как Ю Хабермас, Ф. Бродель, П. Шоню, И. Валлерстайн, В. Раков, относят Россию к странам третьего эшелона или третьей европейской субсистемы, к так называемому типу догоняющей модернизации). Ее особенности, рельефно проявившиеся на русской почве, заключаются в том, что она, как правило, инициируется "сверху", при слабой зрелости эндогенных факторов, и складывается из порой импульсивных, социально хаотичных процессов, несущих большой заряд иррациональности. Не случайно одну из причин реактуализации харизматического образа Сталина в нынешнем казалось бы политически модернизированном пространстве С.Юрский видит в факторах ментального порядка. Указывая, в частности, на следующее : ":отсутствие ясной мысли, следование чувству. А чувства у нас большей частью смутные, неопределенные. Мы слишком часто действуем эмоционально. Ясной логикой, которой наделен, к примеру, галльский ум, мы не богаты" .
Эти черты особенно рельефно проявились и в том, что многие этапы модернизации сопровождались ростом социально-психологической напряженности, выражавшейся в поиске "козла отпущения" (будь то группа, отдельное лицо, община или город), что выливалось в жестокие эксцессы национального масштаба. Особенно четко инвариантная повторяемость этих типологических черт русских модернизационных процессов прослеживается в своеобразном социально-психологическом параллелизме явлений опричнины со сталинскими процессами. В России, где гораздо дольше сохранялся в качестве господствующего традиционный уклад, со свойственной ему жесткой ригидной структурой сознания, мыслящего оппозициями "свои - чужие", "черное - белое" (отсюда расхожее "мы народ крайностей") эта неосознаваемая готовность к поиску козла отпущения оказалась более укорененной и менее изживаемой, чем в странах Запада, что обусловило масштаб национальных катастроф. Не удивительно, что и в нынешнем постперестроечном пространстве эта готовность нередко хоть и в смягченном виде дает о себе знать. Знаковый пример - судьба кампании "Юкос" и М. Ходорковского (при всей неоднозначности лица кампании и его главы). Примечательно, что именно неосознаваемые стереотипы, оформляющие образ негативной идентичности олигарха в сознании определенных групп и страт общества (прежде всего обездоленных, не имеющих надежной или сносно оплачиваемой работы его членов), блокируют во многом возможности конструктивного диалога предпринимательской элиты и народа. Тем самым сужаются перспективы укрепления демократически-правовой традиции и создания новых рабочих мест. Иными словами устойчивость идентификаций народной среды, слабо ангажированной социально-конструктивной и хорошо оплачиваемой деятельностью, является фактором, препятствующим реализации ее актуальных экономических интересов. Этот, как говорят психологи, когнитивный диссонанс - противоречие между коренными потребностями и интересами и инерцией стереотипов - существенным образом влияет на слабую инициируемость модернизации снизу.
Еще одна характерная особенность менталитета заключается в устойчивой регенерируемости определенного психосоциального комплекса в отношении власти. Уходящий своими корнями в глубокую архаику этот комплекс заключается во взаимосвязи внешне противоречащих друг другу чувств - с одной стороны, ощущении бессилия перед властью, страха перед ней, с другой - безоговорочного принятия ее авторитета как непререкаемого, и гипертрофированного восхищения ее силой. На деле второе, как доказал Э. Фромм, по своей природе компенсаторно в отношении первого. Следует особо оговорить, что чем традиционней общество, чем меньшим рациональным ресурсом оно обладает, тем сильнее выражен данный комплекс в структуре его ментальности. В мутированной форме этот бессознательный комплекс скажется в феномене "страха-любви" к Сталину широких слоев, что обусловит поддержку проводимому вождем курсу, в частности тем партийным чисткам и сфабрикованным делам в отношении многочисленных врагов народа, в которых нашли свое выражение теневые стороны российской модернизации. Казалось бы годы перестройки с ее политикой гласности и курсом на демократизацию радикально изменили ситуацию. Однако и сегодня на нынешнем витке выстраивания центром властной вертикали происходит закономерное - мы видим симптомы регенерации этого комплекса, причем даже в той среде, идентичность которой в силу целого ряда факторов должна была бы быть относительно свободной от него. Симптоматично поведение на президентском приеме по поводу вручения высоких наград видных деятелей культуры (22. 12. 2006). Цитируем известного сатирика (Г. Хазанова): "И вот став евреем преклонных лет, но будучи русским по сути, судьбе благодарен за то, что награду вручает мне:Догадайтесь, кто? - и зал хором выдохнул как на детском утреннике "Пу-у-у-тин" . Сказанное отнюдь не противоречит тому, что 80% населения страны, согласно социологическим опросам, не верит власти.
Общеизвестно, что одним из мощнейших факторов торможения модернизационных процессов в России и ученые и общественное мнение называют поведение бюрократической правящей элиты. Идентичность российской бюрократии несет на себе родовое пятно своего происхождения и развития. Она вовсе не столь многочисленна, как, например, в США. Ее негативная роль заключается даже не в объеме ее власти. Хотя и сегодня актуально то, что некогда сказал Николай II: "Россией правят столоначальники". Дела в том, что она неэффективна и коррумпирована значительно сильнее, чем на Западе. Возникшая в объективных условиях усложнения структуры управления в период перехода традиционного общества к обществу современному (со всеми оговорками относительно его специфики), русская бюрократия в гораздо меньшей степени, чем на Западе испытала на себе благотворность вливания свежих сил из слоев, связанных с делом (бизнесом) в силу его неразвитости. Само происхождение российской бюрократии обусловливает то, что смысл ее деятельности определяется законом самосохранения, а ценностные ориентации очень слабо опосредуются характером потребностей тех социальных групп, которые связаны с самой жизнью общества и экономики. При этом ориентация на потребительский стандарт западного образца определяет характер избыточно-чрезмерного стремления к роскоши, что накладывает отпечаток на масштабы ее коррумпированности. Наличие такого мощного финансового источника решения текущих государственных проблем как нефть и газ не стимулирует к вынужденному поиску эффективных стратегических программ развития. Весь этот комплекс факторов обусловливает в предельно акцентированном виде такие модальные черты ментальности этого слоя как ленность, жадность, равнодушие, лживость, склонность к воровству. Последняя черта наиболее выпукло явлена. Знаковый анекдот о Петре I и Меншикове (Подготовив указ против воровства царь поделился с приближенным - кто украдет что дороже веревки, быть тому повешенным. На что Меншиков ответил : "Мин херц, останешься без единого подданного") находит прозрачную параллель в приписываемом Лужкову ответе на вопрос, почему он не носит шапки : "Так горит же", - ответил мэр. Заметим, что эти явления, актуализировавшиеся в перестроечное время, нельзя понять вне контекста большого времени. Специфика формирования государства, обладавшего мощнейшими ресурсами выкачивания прибавочного продукта, медленное наращивание политико-правовой культуры, вкупе с тем, что в национальном менталитете ценности честной наживы укоренялись исторически труднее и медленнее в сравнении с западными странами, сформировало насмешливо ироничное отношение к воровству, если оно касалось государства. Знаменитое Жванецкого "Что охраняем, то и имеем", относящееся к советской эпохе, имеет куда как более глубокие корни, чем эпоха социализма с ее издержками распределения. Один из глубинных архетипов этого ментального склада обозначен старинной поговоркой : "Трудом праведным не поставишь палат каменных", имеющим двоякий смысл.
Еще один из блокирующих процесс трансформации общества факторов связан с устойчивой негативной национальной самоидентификацией, опять-таки во многом обусловленной принадлежностью России к странам модернизации догоняющего типа. Уже многие российские историософы начала XX века говорили о самоедстве как национальной черте, а нынешние авторы определяют его как "некоторый комплекс национальной неполноценности" Ориентация на западную модель, начиная от политических проектов (особенно прозрачно прослеживаемая в либеральном проекте перестроечного времени), заканчивая предпочтениями повседневно-бытового характера, несет в себе не столько инициирующий свободный инновационный поиск импульс, сколько груз торможения, связанный со стереотипом "западное значит лучшее". Оговоримся, что 1) в ментальной картине последних лет стали заметнее подвижки, дающие основания говорить о более динамичном характере изменений в стереотипах сознания и поведения общества, нежели это прослеживалось в менталитете предшествующих витков российской модернизации. Но это - тема отдельного разговора. 2) названные срезы ментальной картины далеко не исчерпывают ее, однако формат данного текста позволил обозначить лишь названные.
Внимание!!! Тезисы участников семинара являются интеллектуальной собственностью их авторов. Перепечатка запрещена. Цитирование и ссылки только с согласия авторов.