© М.Ф. Румянцевой
В ситуации постмодерна - в последней трети XX века - явно наметилась тенденция к размыванию профессионализма исторического знания. На мой взгляд, одной из объективных причин этого является кризис сложившегося в новое время дисциплинарного деления наук и кризис нововременного рационализма. Но констатация кризиса не решает проблему. А проблема, несомненно, не только существует, но и усугубляется в актуальной социокультурной ситуации. Берусь утверждать, что современный социум, как никакой другой, остро нуждается в профессионализме - и именно в сфере гуманитарно-социального знания.
Хочу вынести на обсуждение спорный, может быть даже провокационный тезис: сформировавшаяся в последней трети XX века ситуация постмодерна завершилась, в начале XXI века ей на смену пришла принципиально новая ситуация, которую - за отсутствием содержательных определений - пока можно называть ситуацией постпостмодерна. Попутно заметим, что эти "языковые" трудности обусловлены тем, что современный социум, в том числе и в лице своих социальных наук, не успевает синхронно и адекватно осмысливать быстро и кардинально меняющуюся ситуацию. Если ситуации постмодерна соответствует глобализирующееся, информационное общество, то ситуации постпостмодерна, по-видимому, соответствует глокализирующееся, манипуляционное общество. В первом случае, историк мог предложить как думающему индивидууму, так и социуму в целом "казусную" историю, - например, на основе парадигмы микроистории, столь популярной в конце XX в. Цель самоидентификации индивидуума в социокультурном пространстве как основная цель исторического знания при этом достигалась за счет "свободного" самоопределения индивидуума во всем доступном его восприятию глобальном пространстве на основе всей доступной информации, которую он индивидуально отбирал и структурировал в соответствии с несомненно существующими в его сознании (а чаще в подсознании) критериями, не осмысливая их, за редчайшими исключениями. Новая социокультурная ситуация - ситуация постпостмодерна влечет и изменение теоретико-познавательной ситуации. Осмысление мирового социокультурного пространства скорее как глокального - в единстве и многообразии его составляющих, - чем как глобального влечет за собой невозможность применения универсальной схемы, например схемы западного либерализма., к локальным социумам разного уровня и заставляет осмысливать их в их собственных границах и в их собственной уникальности. Что касается второй характеристики нового социокультурного пространства - его манипуляционного характера, не будем здесь обсуждать морально-этическую проблематику, с этим связанную, хотя предмет для дискуссии здесь, несомненно, есть. Отметим лишь, что степень социальной ответственности людей, которые принимают в таком общество социально значимые решения многократно увеличивается, а адекватные решения возможны лишь на основе точного, профессионально полученного знания, а не смутных представлений обыденного сознания, как это, к сожалению, часто бывает.
Если мы согласимся с исходной характеристикой, то должны будем признать, что в новой ситуации обязательно должно быть востребовано целостное системное знание, поскольку только оно позволяет корректно проводить компаративное изучение разных социумов, без чего невозможна самоидентификация каждого из них, а также самоидентификация индивидуума не только в индивидуально им выстроенном из постмодернистских обрывков его собственном мире, но и в локальных пространствах, к которым он принадлежит.
Именно поэтому новый профессионализм в социо-гуманитарном знании предполагает, во-первых, умение выстраивать социокультурную целостность, во-вторых, владение методами компаративистики, и, в-третьих, качественной методологической рефлексии, без чего невозможно ни первое, ни второе.
Еще сто лет тому назад Г. Риккерт в рамках культурологического подхода к истории подчеркивал значение экспликации культурного контекста в историческом познании: "Донаучное индивидуализирование часто вырывает свои объекты из окружающей их среды, отграничивая их друг от друга и тем самым изолируя их. Изолированное, однако, никогда не бывает предметом научного интереса... История, наоборот, стремится, подобно генерализирующим наукам, понять все в известной связи... Историческая связь всякого исторического объекта имеет... два измерения, которые можно было бы назвать измерениями широты и долготы, т.е., во-первых, история должна устанавливать отношения, связывающие объект с окружающей его средой, и, во-вторых, проследить от начала до конца в их взаимной связи различные стадии, последовательно проходимые объектом, или, иначе говоря, изучить его развитие" [Риккерт Г. Философия истории // Риккерт Г. Науки о природе и науки о культуре. М., 1998. С. 147]. Современник и ровесник Г. Риккерта А.С. Лаппо-Данилевский, выделяя среди иных методов интерпретации типизирующий, обращает внимание на то, что в ходе типизирующей интерпретации исследователь воссоздает целостность культуры, породившей тот или иной исторический источник. Лаппо-Данилевский пишет, что историк для того, чтобы "придать толкованию источника более исторический характер... исходит из понятия о том культурном типе, к которому источник относится, и сообразно с ним понимает его содержание" [Лаппо-Данилевский А.С. Методология истории. Вып. 1-2. СПб., 1910-1913 С. 463]. При этом культуру Лаппо-Данилевский рассматривал как в коэкзистенциальном ("состояние культуры"), так и в историческом ("период культуры") плане и в соответствии с этим разделяет систематическую и эволюционную интерпретацию. В целом типизирующий метод интерпретации дает историку возможность "с систематической или эволюционной точки зрения выяснить те родовые признаки источника, которые объясняются реальной его зависимостью от среды, т.е. от данного состояния или периода культуры...". Таким образом, типизирующая интерпретация, с одной стороны, создает условия для индивидуализирующей, в ходе которой исторический источник рассматривается как "продукт более или менее цельной индивидуальности" [Там же. С. 493], а с другой стороны, позволяет воссоздать эволюционную и коэкзистенциальную целостность культуры, что, в свою очередь, создает основу для адекватного понимания социальных и культурных феноменов. В те же самые годы, в начале XX века, пишет свой труд Освальд Шпенглер. Шпенглер не претендует на экспликацию строгого метода, однако вспомним, что книга с красивым образным названием "Закат Европы" имеет подзаголовок "Очерки морфологии мировой истории". Морфология, как известно, занимается строением.
Спустя сто лет английский историк Дж. Тош приходит к той же мысли, что и Г. Риккерт. Рассуждая об отличиях профессионального исторического знания от массового исторического сознания он формулирует принцип контекста и принцип развития [Тош Д. Стремление к истине: Как овладеть мастерством историка. М., 2000]. На мой взгляд, это лучшее свидетельство новой востребованности именно целостного, контекстуального знания. Но, к сожалению, мы не можем просто воспроизвести метод методологов рубежа XIX - XX вв. в нашей исследовательской практике, - и не только потому, что "нельзя дважды войти в одну и ту же реку" и новая ситуация требует и новых размышлений, но и потому, что упомянутые исследователи слабо вскрыли механизм экспликации контекста.
Прошедшие сто лет были заполнены структуралистскими поисками, в первую очередь, в сфере языка и в сфере социальной антропологии. Эти поиски имеют принципиальное значение и для исторического знания [О влиянии социальной антропологии на историческое знание см.: Медушевская О.М. Историческая антропология как феномен гуманитарного знания: перспективы развития // Я иду на занятия по методологии и теории истории. М., 2002. С. 91-98.]. Социальная антропология волей-неволей была вынуждена осмысливать изучаемую культуру как Другую. И именно поэтому она предложила структурный метод для этих целей. Наиболее общий принцип структуралистских подходов можно сформулировать наиболее примитивно так: элемент может быть осмыслен только в контексте, структурированном как целое.
Этот подход получил свое развитие в источниковедении XX века. Источник может быть осмыслен в видовой структуре, которая меняется с течением времени и репрезентирует тип культуры. Очевидно, что в России на рубеже XVII-XVIII вв. и в течение XVIII в. (также в близких хронологических границах в Западной Европе) происходят кардинальные изменения в характере исторических источников, в видовой структуре их комплекса. В это время угасают, отходят на второй план летописание, житийная литература, но появляются мемуаристика, художественная литература, научные сочинения, в том числе и исторические, публицистика (в собственном смысле этого слова), периодическая печать, статистика, существенно меняется характер законодательства, актовых источников и делопроизводства. Если не ограничиваться исследованием только письменных исторических источников, отметим, что практически одновременно с такими личностными источниками как мемуары появляется в России и портретная живопись. Возникновение новых видов исторических источников и модификация их системы, несомненно, свидетельствует о формировании нового типа культуры.
Мне представляется, что значительная часть пути в становлении нового профессионализма уже пройдена: научное сообщество все чаще признает необходимость целостности, системности и отрефлексированности того нового знания, которое оно предъявляет социуму, но впереди поиски строго метода конструирования этой целостности.
Внимание!!! Тезисы участников семинара являются интеллектуальной собственностью авторов. Цитирование и перепечатка возможна только с письменного разрешения автора.