В 1980-1990-е годы проблема осмысления феноменов "нация" и "национализм" стала одной из центральных как в отечественной, так и в зарубежной науке. По словам К.Вердери, научная индустрия, построенная вокруг данного вопроса "стала столь обширной и междисциплинарной, что этот фокус исследований можно считать приоритетным по сравнению с остальными" [1].
В работах, посвященных различным аспектам национализма, значительное внимание уделяется роли, которую играют интеллектуалы в создании национальной идеи (национального мифа), конструировании национальной идентичности. Афористическая формула Э.Геллнера: "Национализм порождает нации, а не наоборот" стала предметом острых теоретико-методологических дискуссий о природе "нации", "национализма", "этничности", способствовала интенсификации поисков эмпирического материала, подтверждающего или опровергающего тезис об интеллектуалах как "создателях", "изобретателях" наций [2]. В трудах К.Ханна, Й.-П.Химки, П.Р.Магоши, Й.Новака, И.Л.Рудницкого и других были изучены различные стороны "нациотворчества" (в качестве примеров рассмотрены закарпатские русины, галичане, лемки, лазы) [3]. К сожалению, попытки конструирования национальной идентичности на российской историко-культурной "почве" (включая и Зарубежную Россию) исследованы в отечественной историографии недостаточно.
В настоящей работе предполагается рассмотреть исторические взгляды участников т.н. "Вольноказачьего движения", обратившихся с конца 1920-х гг. к истории для "конструирования" новой национальной общности - "казаки", "казачий народ". "Вольноказачье движение" стало объектом научного исследования в начале 1990-х гг. В работах В.Д.Зиминой, Ю.К.Кириенко, О.В.Ратушняка были рассмотрены такие проблемы как организация движения, его взаимоотношения с другими казачьими эмигрантскими объединениями и европейскими правительствами [4]. Тем не менее, несмотря на солидную источниковую основу и научную новизну вышеназванных исследований в них не решена "проблема истоков", отсутствует анализ "родословной" идеи казачьего национализма. Отсюда и допущенное некоторыми авторами упрощенчество в оценках политической борьбы "Вольноказачьего движения" [5]. Перед нами же стоят задачи иного плана. Во-первых, историографическая. Необходимо определить вклад историков - участников "Вольноказачьего движения" в изучение различных аспектов истории российского казачества. Их концепции представляют интерес не только как факты истории общественно-политической мысли. Тезисы, выдвинутые в разное время участниками "Вольноказачьего движения" оказывали и продолжают оказывать влияние на академическую науку [6]. В этой связи чрезвычайно важным представляется определение научной ценности неакадемических (в нашем случае националистических) сочинений по истории. Вторая задача - научно-этическая. Интеллектуальное "конструирование" этнических и национальных общностей, создание националистической идеологии посредством обращения к истории поднимает вопросы об этической ответственности и научной честности историка в работе над сбором и интерпретацией источников и фактов.
"Вольноказачье движение" стало самостоятельной общественно-политической силой "казачьего зарубежья" во второй половине 1920-х гг. Группа известных донских и кубанских казачьих общественных, военных деятелей, публицистов (И.А.Билый, И.Ф.Быкадоров, Т.М.Стариков, М.Ф.Фролов и др.), вышедших в 1927 г. из "Общеказачьего сельскохозяйственного союза" и редколлегии "демократического казачьего органа" "Путь казачества", "творчески развили" идею атамана Всевеликого Войска Донского П.Н.Краснова о необходимости "народной казачьей", а не "классовой" войны против большевизма [7]. Лидеры нового движения провозгласили своей целью создание независимого федеративного государства Казакии на основе идеологии казачьего национализма. По словам Старикова, от целей "Вольноказачьего движения" веяло "неприкрытой самостийностью" [8]. О том насколько радикальными были цели архитекторов Казакии, свидетельствует высказывание Быкадорова: ""Никакая власть российская (центральная) не сможет быть благой для казачества, какая бы она ни была: монархическая, кадетская (милюковская), эсеровская (Керенского или Чернова) или евразийская" [9]. В существовании казачьего государства "казакийцы" видели некий третий путь преодоления "русской смуты" (не "белый" и не "красный"), гарантирующий и от реставрации Российской империи, и от большевистского "нового мира".
Исследование истоков, причин и этапов развития казачьего национализма не является основной задачей данного исследования [10]. Тем не менее, без рассмотрения некоторых особенностей "казачьей идеи" историографический (как впрочем, и исторический) анализ воззрений лидеров "Вольноказачьего движения" был бы неполным. Казачий национализм как целостная идеологическая система, имеющая свои организационные структуры - дитя эмиграции. В дореволюционной России не существовало ни сепаратистских, ни националистических казачьих партий или движений, сравнимых с такими политическими объединениями "окраин" Российской империи, как "Дашнакцутюн", "Мусават", УСДРП, социал-федералисты Грузии. Политическая "программа" казачьей группы в Государственной думе не шла дальше умеренного автономизма. Складывалась парадоксальная ситуация - националистические (как минимум партикуляристские) настроения в казачьей среде существовали, но на партийно-политическом и идейно-теоретическом (публицистика не в счет) уровне не были выражены.
Тем не менее, казачья "самость" время от времени напоминала о себе, попадая в фокус внимания чиновников, политиков, публицистов, военных. В XVIII в. военный инженер, историк А.И.Ригельман отмечал, что казаки заявляли, что они не москали, но русские, " и то по закону и вере православной, а не по природе" [11]. Своеобразные бинарные оппозиции "мы" (казаки) - "они" (русские) или же мы (казаки как "иные русские", "особые русские" отличные от крестьян) - они (крестьяне) рассматривал в своем этнографическом исследовании М.Н.Харузин (1885 г.) [12]. Между тем казаки не без основания рассматривались и историками, и государственными деятелями как создатели имперского здания России, вписавшие немало страниц в ее боевые летописи. "Казаки прошли на Кубань и Терек, перевалили с Ермаком Уральские горы и дошли до Амура и Великого океана", получили высочайше пожалованные знамена за усмирение "Астраханского возмущения 1705 года, восстания в Венгрии, императорскую грамоту за заслуги в "подавлении беспорядков" 1905 года, не раз доказав свою верность империи", - подводил своеобразный итог казачьему служению донской генерал П.Н.Краснов. [13]. Вместе с тем именно казаки были инициаторами выступлений, потрясавших основы российской государственности, ставивших ее на грань выживания - Смутное время, восстания Степана Разина, Кондратия Булавина, Емельяна Пугачева. Недоверие императорской власти к казакам отмечали многочисленные иностранные путешественники XVIII- XIX вв., а комиссар Британии при штабе М.И.Кутузова в 1812 г. Р.Вильсон сообщал императору Александру I о надеждах французов на восстание казаков [14]. Подобного рода надежды питали и русские революционеры- радикалы от А.И.Герцена до Г.В.Плеханова (народнического периода) [15]. Активные создатели имперского здания- казаки в феврале 1917 г. ничего не сделали для его сохранения. Как стали возможны подобные метаморфозы? Как казакам на протяжении более трех столетий удавалось одновременно сохранять репутацию и стражей империи, и свободолюбцев, готовых в любую минуту к ниспровержению царского трона?
В XVI в. на территории Северного Причерноморья возникла новая военно-политическая организация - Войско Донское. Историк права М.Ф.Владимирский-Буданов характеризовал казаков как недовольных "новым государственным строем Московской Руси", выражавшимся принципом Ивана Грозного: "Жаловать есмя своих холопов вольны, а и казнить вольны же" [16]. На Дон приходили представители всех сословий, обязанные государству службой или тяглом. Созданное общество обладало демократическим устройством, проводило самостоятельную внешнюю политику. Казаки не были обязаны службой государству, не приносили присяги ("крестного целования"). Вместе с тем с первых дней своего существования казачество вело борьбу с турецко-татарской экспансией, закрывая с юга границы Московского государства. Казаки были фактически бесплатным войском Москвы, куда более эффективным, чем ее собственные вооруженные силы. Государство видело в "степных рыцарях" две стороны - "вольность", и военную силу. Первая всячески подавлялась в моменты усиления государства в "диком поле", вторая напротив, поощрялась [17].
В результате к началу XVIII в. (царствование Петра Великого) казачество было инкорпорировано в Российское государство (в 1721 г. казаки становятся составной частью вооруженных сил, подчиняются Военной коллегии, в 1723 г. атаманов стал утверждать император, а указом от 4 марта 1738 г. атаман стал чином, жалуемым правительством). В 1827 г. атаманом всех казачьих войск стал Цесаревич, а с 1848 по февраль 1917 гг. наказными атаманами (т.е. действующими по августейшему наказу - С.М.) становились не казаки, а чиновники из Санкт-Петербурга. Начиная с первой четверти XVIII в. Российское государство начало процесс конвертации казачьих свобод в привилегии (казаки были освобождены от налогообложения, государственных податей и повинностей). Казачество становилось особым военным сословием, доступ в который был жестко ограничен. Политика Российской империи по созданию из казаков "особой касты воинов" привела, по мнению донского общественного деятеля, историка В.А. Харламова к "искусственной обособленности казачества", формированию у него неприязни к "иногородним", "к русскому обществу" [18].
Таким образом, желая подчинить себе некогда "вольное воинство", государство "замещало" староказачьи права привилегиями, тем самым своими руками способствуя обособлению казаков, формированию в их среде идей донской (кубанской и пр.) "особости". Показательной в этом плане выглядит реплика генерала А.П.Ермолова, приводимая Д.В.Давыдовым в очерке "1812 год": казаки почитают себя "лишь союзниками русского государя" [19].
Выполнив к середине XIX в. задачу по превращению "вольного" казачества в военно-служилое сословие, Российская империя подошла к следующей проблеме: как, осуществляя реформирование всего государственного здания, найти применения казакам. "Великие реформы" 1860-1870-х гг. поставили вопрос о сохранении казачества в новых социально-экономических и политических условиях. Поскольку казаки рассматривались, прежде всего, как военная сила, "великие реформы" затронули его именно с военной точки зрения. Эти преобразования начали движение России к индустриальному обществу, для которого характерны военная организация, построенная на бессословном принципе, отсутствии феодальных ленов за службу, которая становится гражданской обязанностью, а не почетной привилегией. В данную схему не вписывалось казачество. Именно у военного министра Д.А.Милютина возникла идея призывать казаков на службу на общих для остальных подданных империи основаниях. Тогда же, а не в годы гражданской войны возник термин "расказачивание". Эти намерения вызвали политическую оппозицию среди донских казаков. Фрондерами были столь известные деятели как герой Кавказской войны генерал Я.П.Бакланов и публицист- историк И.С.Ульянов, протестовавшие против "записи казаков в драгуны" [20]. Тогда же в газете "Донские войсковые ведомости" получили распространение статьи, "пропитанные донским патриотизмом, недоброжелательностью к русским. Появился тогда же термин "казакоман", т.е. человек, считавшийся приверженцем особой донской народности" [21].
Перед государством обозначились два пути: либо эволюционное расказачивание, либо сохранение на Дону косной социальной структуры. Второй был малоперспективен, но первый грозил самому имперскому фундаменту России. Поэтому был избран "третий путь". Военная реформа свелась на Дону лишь к сокращению срока службы на 20 лет. Суть курса правительств Александра III и Николая II сводилась к принципу "Не трогать славное Войско Донское". Но развитие новых экономических отношений вносило свои коррективы. Казачество стремительно размывалось. Появился слой люмпенизированных казаков, наметился отток части казачества в города, в среде самих казаков замечалось неприятие постоянных общинных переделов, стремление к полноценной частной собственности. Следствием "великих реформ" стало появление в казачьей среде своих морозовых и рябушинских в лице рода Парамоновых. В конце XIX начале ХХ вв. казачья интеллигенция разделилась во взгляде на будущее казачества на "русофилов" и "казакоманов" (традиционалистов). Первые выступали за разрушение "Великой китайской стены", отделяющей Дон от остальной России, предоставление казакам возможности оставлять военную службу, заниматься торговлей, образованием, наукой, искусством [22], вторые считали "открытие" Области Войска Донского недопустимым. "В настоящее время в донских станицах беспрепятственно может жить всякий иногородний пришелец. Среди этих господ попадаются нередко экземпляры не только сомнительного поведения. Эти господа развращают и распропагандируют казачью молодежь", - констатировал донской писатель И.А.Родионов [23]. И "русофилы", и "казакоманы" были недовольны государственной политикой России. Первые за то, что империя, начав реформы, так и не приступила к "огражданиванию" казаков, вторые за нарушение неписаного закона "Дон - для донцов". Тем не менее, данные настроения не переросли до 1917 г. рамки журнальных и газетных статей, публичных споров и дискуссий.
Февральская и октябрьская революции 1917 г. и ставшая их следствием "фрагментация" империи, способствовали складыванию на ее "окраинах" не только независимых или квазинезависимых государственных образований, но и своеобразной оппозиции: столица (как "территория войны и революции") противопоставлялась провинции ("как территории мира и стабильности). Постреволюционные лидеры казачьих областей предприняли попытки "отгородиться" от столичной "смуты". "Сама жизнь, - писал атаман Всевеликого Войска Донского А.П.Богаевский, - заставила казаков отделить свои края от советской России и объявить их самостоятельными государственными образованиями" [24]. В то же время и Богаевский, и другие деятели новых государств рассматривали эту сецессию как явление временное, видя будущее казачьих областей как автономий в составе России. Тем не менее, казачье госстроительство сопровождалось ростом партикуляризма и сепаратизма. Эти настроения получили "союзника" в лице генералитета Вооруженных сил Юга России, выступавших за беспрекословное следование принципу "единой и неделимой России" и видящих в казаках лишь хорошее средство для его реализации. Генерал П.Н.Врангель, размышляя о причинах неудач "Белого дела", приходил следующие выводы: "Лишь немного не хватило (белым войскам - С.М.), чтобы начать драться с казаками, которые составляли половину нашей армии и кровью своей на полях сражений спаяли связь с регулярными частями" [25]. В годы гражданской войны появилось выражение - "пограничная болезнь казаков". Эта "болезнь" сыграла роковую роль в судьбе белых армий. В ходе гражданской войны казаки рассматривали свои области как островки безопасности от большевизма и отказывались переходить границу казачьих областей и вести борьбу с частями Красной армии за пределами Дона, Кубани. Весьма ярким проявлением "пограничного" "недуга" является выступление на Войсковом Круге Всевеликого Войска Донского в августе 1918 г. одного из казачьих атаманов: "Россия? Конечно, держава была порядочная, а ныне произошла в низость, ну и пущай:у нас своих делов не мало, собственных:Наш царь-Дон!" В другом выступлении звучал призыв "защищать донскую землю, но не защищать царскую корону, не навязывать России когти царского орла" [26].
Неудача в реализации проектов по созданию казачьих государств, поражение в гражданской войне, эмиграция поставили перед казаками острые вопросы: "С кем и за что мы воевали, ради чего сложили казаки столько своих голов и пролили реки крови; кто были наши подлинные союзники и кто настоящие враги, и почему борьбу мы проиграли?" [27]
Противопоставляя "территорию войны и революции" (Москву и Петроград) "территории мира и стабильности" (Дон, Кубань и другие казачьи области), лидеры "Вольноказачьего движения" в эмиграции возродили по сути дела "пограничную болезнь" казаков времен гражданской войны, став на позиции радикальной самостийности. Для реализации цели по созданию Казакии лидеры нового движения считали необходимым "переориентировать Казачество на самое себя, внести ясность в казачий вопрос, поставить этот вопрос, вопрос об исторической роли казачества и его исторической судьбе как задачу саму по себе, найти место и роль казачества в будущем, бороться с взглядом на Казачество с точки зрения чужих интересов: поставить вопрос о восстановлении государственного бытия казачества: пробудить жажду к жизни для: развития своего национального "Я"" [28].
История казачества рассматривалась лидерами "Вольноказачьего движения" как важнейшая составная часть казачьего "национального возрождения". По мнению И.Ф.Быкадорова, "возрождение каждого народа начиналось, или было тесно связано с изучением истории этого народа самим этим народом. Изучая свое историческое прошлое, народ осознавал себя, осознавал пройденные этапы своего исторического развития, познавал духовные силы свои, предугадывал этапы своего будущего развития" [29].
Лидеры "Вольноказачьего движения" не были академическими историками и, тем не менее, охарактеризовать их как некомпетентных политизированных дилетантов было бы неверно. По словам генерала Т.М.Старикова, "перед Великой войной (первой мировой войной - С.М.) почти со дня окончания училища я все свободное время от службы и войны (кстати, продолжавшейся для меня 6 ? лет) посвятил изучению истории Казачества. Имел весьма солидную библиотеку. Несколько кратких исторических очерков были напечатаны в периодической печати. Ряд очерков было заготовлено: Но всем мои работы по истории и вся ценная библиотека была уничтожена большевиками в моей родной станице. Я едва пережил этот тяжкий удар. В Праге оказалась полная возможность возобновить работы по истории:" [30] "Исторический опыт" был и у другого генерала- Быкадорова. Ему было присвоено звание почетного члена императорского Археологического общества за нахождение места переправы скифов через Дон. По словам А.К.Ленивова, "уже в академии молодой офицер И.Ф.Быкадоров обратил на себя внимание в связи с составленным им конспектом по всеобщей истории согласно курсу занятий в Академии. Этот конспект пользовался заслуженным успехом среди офицеров учебных классов и получил также одобрение профессоров Академии. Заслуженное признание получили и труды Быкадорова по военной истории, в частности очерк, посвященный участию казаков в войнах против Наполеона [31]. Уже в эмиграции будущие лидеры "Вольноказачьего движения" основали Общество изучения казачества, на заседаниях которого в течение двух лет регулярно читались доклады по актуальным проблемам истории "степных рыцарей" [32]. Тем не менее, несмотря на отмеченные выше достижения, у "казакийцев" отсутствовала серьезная академическая "историческая" подготовка, что не могло не отразиться на общем уровне их исследований.
Свои исторические штудии лидеры "Вольноказачьего движения" начинали, как правило, с констатации неудовлетворительного состояния историографии казачьей истории. В этой связи закономерны вопросы : какие стартовые возможности были у историков- "казакийцев", какое научное наследие оставили им их ученые предшественники, исследовавшие прошлое Дона, Кубани и Терека какие "белые пятна" казачьей историографии они хотели "закрасить", с какими историческими и историографическими стереотипами собирались бороться и насколько оправдана заявка "вольных казаков" на роль "колумбов" истории "степного рыцарства" ?
"У нас доселе господствовала в изложении русской истории идея централизации:Все особенности, направления и факты областной исторической жизни подводились под одну идею- правительственно- государственного централизованного развития", - писал в середине XIX столетия А.П.Щапов [33] Выдающиеся отечественные историки В.Н.Татищев М.М.Щербатов, Н.М.Карамзин, С.М.Соловьев, В.О.Ключевский, С.Ф.Платонов, П.Н.Милюков. Д.И.Иловайский при всем различии их теоретико-методологических и общественно-политических воззрений были историками Российской империи. В центре их трудов - развитие российской государственности, ее торжество, победа над неупорядоченной стихией княжеств, городов, казачьих сообществ. Несмотря на то, что все они уделяли немало внимания историческому прошлому отдельных русских областей (и не в последнюю очередь казачьих), первостепенным для них было развитие государства Российского. Особняком стояли труды А.П.Щапова. Н.И.Костомарова, П.В.Павлова, положивших в основу своих концепций историю областей ("областничество"). Но они были отлучены от университетов и их взгляды не стали доминирующими в русской исторической науке.
Какова же была ситуация с изучением истории казачьих областей Российской империи на Дону, Кубани, Тереке? В 20-е гг.XIX в. историк В.Д.Сухоруков задавался вопросами: "Кто они (казаки - С.М.)? Как образовались в такое сообщество? Зачем пришли и какую цель имели? Обо всем этом никто не сказал ничего удовлетворительного". Другой важной чертой казачьей историографии было распространение среди казаков "различных легенд", которые были "одни других нелепее", "противоречили друг другу" [34].
Прошло четыре десятилетия. Но состояние казачьей историографии незначительно изменилось. Донской историк и журналист М.Х.Сенюткин, размышляя над проблемами изучения истории донцов, пришел к выводу: "В самом деле, кто знает у нас историю Войска Донского? Кто с охотою и удовольствием занимается ею ?..Ныне много у нас таких, которые любят заниматься донскими историями (выделено мною- С.М.) только ради развлечения, от нечего делать, словно как сказками о Еруслане Лазаревиче и Бове- королевиче" [35]. А в 1891 г. в предисловии к сборнику документов, посвященных истории донского казачества, историки и издатели А.А.Карасев и Х.И.Попов констатировали следующее: "Вследствие неблагоприятно сложившихся обстоятельств, Истории Войска Донского, как труду систематическому, основанному на незыблемых непрерывно следующих друг за другом фактических данных, изложенных согласно требованиям современной науки, не достает весьма многого" [36].
Подведем некоторые итоги. К концу XIX - началу ХХ вв. историческая наука о казачестве находилась на двух уровнях.
Основными чертами казачьей историографии рубежа двух предыдущих веков были этнографический детерминизм, преобладание описательного подхода, минимальная рефлексия. В то время, когда общероссийская историческая наука уже вышла на уровень "философской истории", "мыслящего рассмотрения исторического процесса", раскрытия закономерностей истории (либо доказательства отсутствия таковых), казаковедение грешило "поисками Мосхов". Практически отсутствовали историко-правовые, институциональные исследования по казачьей истории, ставшие в XIX в. обычным делом для общероссийской историографии. Бесспорно, что такие историки как В.Г.Дружинин, И.И.Железнов, Н.И. Краснов, П.П.Короленко, В.А.Потто, А.И.Ригельман, М.Х.Сенюткин, В.Д.Сухоруков, Ф.А.Щербина, М.Н.Харузин и целый ряд других вывели казачество из "дымки загадочности", собрали большое количество источников, издали сборники документов, но труда систематического, основанного на теоретическом осмыслении эмпирического материала, излагающего историю казачества как самостоятельную научную проблему, а не в контексте общероссийской истории, ими создано не было [38]. Наиболее известные труды по истории Дона, Кубани, Терека, Урала представляли собой скорее собрание большого количества фактов. Единственным исключением из общего правила стали работы П.П.Сахарова по проблеме происхождения казачества, в которых впервые была исследована историография проблемы, а также с привлечением новых на тот момент источников дана обоснованная критика попыток продлить казачью историю до скифов и амазонок [39].
Теоретически же никто не оспорил научные выводы С.М. Соловьева о казачестве позднего средневековья как силе, которая для России "иногда была опаснее самих кочевых орд" [40]. Соловьев, а вслед за ним и Ключевский залог благополучного развития российской государственности видели в укрощении степной стихии [41]. Вести дискуссию на равных с историками Российского государства, чьи исследования отличал известный негативизм в отношении "степных рыцарей", донские, кубанские, терские исследователи не могли. Труды же историографов Военного министерства и местных казачьих исследователей, "реабилитирующие" казачество за участие в антигосударственных движениях XVII- XVIII вв. создавали миф о казаке как защитнике "Отечества, веры и государя", увы, нередко встречающийся и в сегодняшних научных работах [42]
Ситуация коренным образом изменилась в начале 1920-х годов. Казачество, оказавшееся в эпицентре "русской смуты", сыгравшее не раз решающую роль как в исходе отдельных событий, так и гражданской войны в целом, стало предметом пристального внимания ученых, политиков, общественных деятелей. В 1920-1930-е гг. и в Зарубежной России и в России Советской появились труды, по новому освещавшие историческое прошлое "степных рыцарей".
В 1923- 1924 г.г. увидели свет труды С.Г.Сватикова: статья "Донской войсковой круг", монография "Россия Дон" [43]. Сватиков отказался от взгляда на историю казаков как на хронику боевого пути казачьих соединений: "Да, блестяща военная история донского казачества! Интересны боевые его летописи!.. Но не менее их интересна история донской гражданственности, социально-политическая история Дона!" [44] Отсюда - привлечение нового для истории казачества массива источников - законодательные акты, стенограммы заседаний Государственной думы. Не случайно, поэтому главный труд Сватикова имел еще одно название "Государственно-правовое положение Дона в XVI- XX вв." и подзаголовок "исследование по истории государственного и административного права и политических движений на Дону" [45]. Исследование казачьего областного права, его коллизии с общеимперским стали основой научных поисков Сватикова. Для казаковедения появление сватиковских трудов было сродни появлению исследований Соловьева, Ключевского, Милюкова для общероссийской историографии. Сватикову принадлежит заслуга создания первого обобщающего труда по истории донского казачества. Ему первому удалось исследовать историю казаков не с военной, а с социально-политической и правовой точки зрения, проанализировать общее и особенное в развитии двух ветвей российского казачества - "вольного" и "служилого" [46], демифологизировать вопрос о происхождении казаков, дать периодизацию истории казаков от XVI в. до советского периода (единственную на сегодняшний день). Сватиков первым исследовал такие проблемы как история политических институтов казачества, взаимосвязь российского общественного движения и казаков, думская деятельность последних. По сути дела Сватикову удалось в исследовании казачьей проблематики совершить поворот от т.н. "внешней истории" к "внутренней" или "культурной истории", изучить состав общества "степных рыцарей", управление, судопроизводство, религиозные отношения у казаков.
У советских ученых были задачи иного рода. Они "до основанья" разрушали дореволюционный миф о "степном рыцарстве". Показательны названия работ советских ученых 1920-х - начала 1930-х гг. - "Разрушение легенды о казачестве", "Крах казачества как системы колониальной политики" [47]. Казачество в большинстве исследований данного периода рассматривалось как сила реакционная (по крайней мере, консервативная), враждебная революционному творчеству масс, "орудие колониальной политики Московского государства, а затем и Российской империи", "наемных солдат, поставленных в важнейших пунктах, господствовавших над торговыми путями [48]. Но именно советские историки начала 1930х гг. обратили внимание на социальную неоднородность казачества, наличие среди казаков "голутвенных" и "домовитых", а, следовательно, различных социально-экономических и политических целей [49]. Советское казаковедение, начиная с конца 1930-х гг. претерпит существенную эволюцию. Былой негативизм в отношении казаков исчезнет. Но данная проблема требует отдельного разговора [50]. К моменту появления первых трудов лидеров "Вольноказачьего движения" исследования историков СССР отличали жесткий классовый подход и рассмотрение казачества как архаической силы.
Таким образом, лидеры "Вольноказачьего движения" осуществляли свой проект в условиях всплеска научного и общественно-политического интереса к истории казачества. Они могли опираться на солидный багаж их предшественников (несмотря на все отмеченные выше недостатки), а также вести полемику (эмиграция это позволяла) как с историками, оказавшимися в изгнании, так и с советскими специалистами. Взявшись за "самостоятельное" изучение казачьей истории, и рассматривая прошлое "степных рыцарей" в качестве самостоятельной и самоценной проблемы участники "Вольноказачьего движения" сформулировали ответы на широкий спектр вопросов от происхождения казачества до событий 1917- 1920 гг.
Вопросы историографии истории казачества.
Провозгласив себя первооткрывателями истории казачества, историки - "казакийцы" грешили историографическим нигилизмом. В их исследованиях доминировало мнение, что правдивое знание о прошлом казачества невозможно из-за "всеобщей русификации" исторической науки, игнорирования особенностей отдельных народов, населявших Российскую империю. ":Приходится констатировать, что минувшая эпоха принадлежности Казачества к Российскому государству не принесла Казачеству знания своей истории ни в деталях, ни в целом", - делал вывод Ленивов [51]. Вторил Ленивову и Стариков: ":для казаков с их казачьими вопросами и трудно было найти издателя, особенно если они не отвечали духу тогдашнего (дореволюционного - С.М.) времени. А мои работы как раз принадлежали к числу таких, ибо они воспевали прошлое казачества" [52]. Но наиболее радикальные оценки российской историографии были даны И.Ф.Быкадоровым: "Ключевский, как и другие русские историки, скользили лишь по истории казачества и смотрели на нее под политически тенденциозным углом зрения" [53]. Отсюда, по мнению Быкадорова, во взгляде на историю казаков сложилось две противоречащие друг другу точки зрения: официальная (русская) и неофициальная (казачья) [54]. "Методология" подобного рода зачастую приводила к откровенным историографическим "ляпсусам". Быкадоров, характеризуя состояние историографии казачьей истории, обвинил русских ученых в неиспользовании дел Посольского приказа, и вследствие этого, в незнании реального положения дел в "Диком поле". Данный тезис просто не соответствовал действительности, поскольку указанные Быкадоровым материалы широко использовали С.М.Соловьев, С.Ф.Платонов и другие исследователи [55]. Нельзя признать состоятельной и быкадоровскую попытку оспорить идею В.О.Ключевского о колонизации как основном факте русской истории и России как стране, "которая колонизируется". Быкадоров назвал русскую колонизацию ни чем иным как "измышлением". С его точки зрения, великороссы не были заинтересованы в освоении степных пространств, чувствуя себя чужими в "Диком поле", а реальными "колонизаторами" были казаки. Защищая подобную позицию, обличитель Ключевского попросту проигнорировал хорошо известный к тому времени материал о колонизации Дикого поля выходцами из Рязанского княжества, служилыми людьми русских пограничных (окраинных) городов [56].
Подвергая критике, прежде всего "государственную школу", участники "Вольноказачьего движения" не могли оставить без внимания формирующуюся советскую школу казаковедения, отдававшую приоритет рассмотрению классовой борьбы и социально-экономического развития внутри казачества. С точки зрения Быкадорова, Старикова, деление казаков на "домовитых" и "голутвенных", поиск социального расслоения внутри казачества есть "кривое зеркало историографии" [57]. Разделение казачества происходило, на их взгляд, не по социально-экономическим причинам, а из-за различных оценок перспектив самостоятельного государственного бытия казачьих республик. По мнению Ленивова, "старшинская группировка" "стремилась ради соблюдения личных своих выгод и интересов превратить государственную организацию Войска в военно-хозяйственную общину служилого казачества" [58].
Тем не менее, несмотря на обличительный пафос, "казакийцы" стремились найти историографическую опору для своих построений. Среди исследователей истории казачества участники "Вольноказачьего движения" особо отмечали двоих - В.Д.Сухорукова и С.Г.Сватикова. Рассматривая вклад Сухорукова в изучение истории донцов, Ленивов приходил к следующему заключению: "Заслуги Сухорукова в области изучения истории Донского казачества столь велики, что налагают нравственное обязательство на каждого казака-националиста увековечить достойным образом славного донского историка" [59]. Главный труд Сватикова "Россия и Дон" Быкадоров назвал "самым ценным трудом по истории казачества вообще, по истории Донского войска в частности" [60]. Сватиков был вообще самым цитируемым "казакийцами" автором. Однако в интерпретации научных воззрений наиболее почитаемых исследователей участники "Вольноказачьего" движения были чрезвычайно избирательны, ограничены тисками "Вольноказачьей партийности", пытаясь заочно превратить Сухорукова и Сватикова в своих союзников и единомышленников. Это приводило к упрощенчеству и как следствие к фактическим ошибкам.
На основании участия Сухорукова в оппозиционном самодержавию декабристском движении Ленивов характеризовал этого историка как "казакофила", воспевавшего казачьи общественные добродетели [61]. Между тем даже поверхностного анализа основного труда Сухорукова "Историческое описание Земли Войска Донского" достаточно, чтобы понять, что автор в своих оценках действий донских казаков в эпоху "Смуты" весьма близок своему современнику Н.М.Карамзину. Рассматривая же булавинское восстание (оцениваемое "казакийцами" как акт противоборства свободолюбивого казачества и деспотического режима Петра), Сухоруков оперировал такими словосочетаниями как "убиение сего изменника" (Кондрата Булавина - С.М.), "возмущение", "бунт", "царь прощает вины казаков" [62].
Превратить в союзника Сватикова было сложнее. В отличие от Сухорукова он был современником "казакийцев" и их оппонентом. Сватиков, как и "вольные казаки" считал неприменимыми к казачьей истории схемы "государственной школы", видел необходимость в изложении истории "русских областей" не от лица Москвы и Петербурга. Но в то же время целью своих исторических изысканий он видел не "в обосновании необходимости какого-либо выделения Дона из общенационального единства" [63]. Не разделял Сватиков и антирусского пафоса сочинений "казакийцев". "Было время, когда о происхождении казачества создавались разные фантастические теории, когда пытались доказать, что - это особая нация степных кочевников, ничего общего не имеющая с русским народом, и т.п. По-видимому, мы переживаем время, когда эти ненаучные и вздорные домыслы воскрешаются с определенными политическими целями", - делал вывод автор "России и Дона" [64]. Подобные отклонения от "Вольноказачьей партийности" вызывали критику со стороны ее поборников. Быкадоров, неоднократно признававший огромные заслуги Сватикова в исследовании социально-политической и правовой истории казаков, в то же время отмечал "примитивность, энциклопедичность изложения вводной части (труда Сватикова "Россия и Дон" - С.М.) о происхождении казачества, совершенно неверное, не отвечающее исторической действительности" [65].
Происхождение и "этногенез" казачества.
Доказательство автохтонного происхождения казачества, удревнение казачьей истории до "веков траяновых", поиски "Мосхов"- центральные звенья цепи "казакийской историософии". Еще до образования "Вольноказачьего движения" его лидеры, будучи активистами Общества изучения казачества (создано в 1926 г. - С.М.), поставили в качестве одной из своих важнейших целей ":доказать, что казаки не являются потомками беглых крепостных крестьян или отдельным русским же военным сословием, а что это потомки особого славянского племени востока Европы, равнозначащее великороссам (sic- С.М.), Украинцам и Белорусам" [66]. Говоря о "нехолопском" происхождении донцов и запорожцев, подвергая резкой критике историков "государственной школы" и советских ученых за защиту тезиса о бегстве крестьян, тяглого и мелкого служилого люда как основном источнике формирования ранних казачьих общин, участники "Вольноказачьего движения" делали вывод о том, что казаки не тождественны великороссам. По мнению Старикова, "совершенно нельзя себе представить, чтобы такие беглецы, рабы по преимуществу, т.е. люди, привыкшие жить по чужой указке и работать из-под кнута, могли создать государство, основанное на началах полного равенства и свободы:" [67] Схожие мысли высказывал Ш.Н.Балинов: "Невозможность происхождения свободных, вольных казаков, степных рыцарей, природных конников, бесстрашных воинов, искусных моряков, сознательных граждан с подлинным демократическим укладом общественно-государственной жизни от беглых русских крестьян-рабов само по себе понятно, а также легко отвергается теми историческими военно-политическими событиями, какие в то время происходили на Востоке Европы, где никакое человеческое общество без должного, веками продолжавшегося приспособления к условиям ратной степной жизни, без веками закалявшегося суровой борьбой особого духа, железной воли, без твердой, испытания вековой истории выдержавшей старой и крепкой формы общественно жизни, - не могло устоять и удержаться" [68]. Быкадоров в своих построениях шел еще дальше, пытаясь доказать тезис о казаках как "особом народе, исторически образовавшемся на востоке Европы из славяноруссов и тюркских народов, и на образование которого великорусы: как раз никакого влияния не имели... Вхождение впоследствии (в XVII в.) в ряды казачества великорусов было не большим, а меньшим в сравнение с представителями других народов:" [69] Следует отметить, что при анализе казачьего "этногенеза" "казакийцы" отдавали явное предпочтение спекулятивному методу. Они использовали немало источников для подтверждения своих тезисов, но интерпретация их была чрезвычайно волюнтаристской, цитировалось главным образом то, что укладывалось в заданную "казачью национальную схему". Тот же Быкадоров цитировал документы, в которых казаки именовались "беглыми холопами", но делал вывод о том, что это "наклеивание ярлыков" московской дипломатией. Характеризуя сочинение дьяка Посольского приказа Г.К.Котошихина как источник, заслуживающий доверия, Быкадоров оставил без внимания характеристику, данную донским казакам: "А люди они породою Москвичи, и иных городов (выделено мной - С.М.), и новокрещенные татаровя, и запорожские казаки, и поляки" [70]. На многочисленные "нестыковки" источниковедческого характера обратили внимание историки современники участников "Вольноказачьего движения". "Что касается действительной народности донских казаков, то для 17 столетия- времени наивысшего расцвета свободного донского казачества - мы имеем о ней достаточно выразительные исторические свидетельства. Три книги "Донских дел" ( Русск.[ая] Истор.[ическая] Библиотека, т.т. 18, 24, 26) сохранили нам множество войсковых отписок Донского войска, написанных прекрасным, выразительным "московско-русским" языком; этим языком казаки пишут не только свои отписки и челобитные в Москву, но и переписываются между собою:" - писал в своей рецензии на быкадоровскую "Историю казачества" С.Г.Пушкарев [71].
Доказывая этническую обособленность казачества "казакийцы" нередко вступали в противоречие сами с собой. "Казаки - четвертый член из числа четырех славянских народов, входивших в состав старой Российской империи (Великороссы, Украинцы, Белорусы и Казаки)", - гласила одна из программных статей журнала "Вольное казачество - Вильне козацтво" [72]. В то же самое время идеологи казачьего "самостийничества" включали в состав будущей независимой федеративной Казакии и калмыцкие земли, рассматривая казаков-калмыков не просто в качестве союзников, но и как составную часть "казачьего народа". Казаки калмыцкого происхождения Шамба Балинов, Санжа Былыков и другие были постоянными авторами "Вольноказачьих" изданий. Тезис о калмыках как частице казачьего народа вступал в явное противоречие с выводом о казачестве как о четвертом представителе славянства. О внутренней противоречивости концепции "казаки-народ" писал не без иронии и Пушкарев: "Центральной идеей его (Быкадорова - С.М.) "труда" является идея особого казачьего народа, возникновение которого "никакой связи, никакого отношения к Руси Северо-Восточной (Московской) не имеет. При этом, однако, г.Быкадоров не только пишет свои "сочинения" на языке столь враждебной и ненавистной ему русской народности, но и высказывается против стремлений к "образованию своего особого национального языка, что со стороны стремящихся к тому является ошибкой и заблуждением"" [73].
Казачество и Россия (Московское царство, Российская империя).
"Казачество - основы особой государственности Востока Европы, противоположные по своему содержанию русским",- писал Быкадоров [74]. В чем же, на взгляд "казакийцев", заключалась особенность этих "основ"? Казачьи образования (Войско Донское, Яицкое, Терское) были "демократическими республиками, управляемыми на основе народного волеизъявления" (Ленивов) [75], "государствами, основанными на началах равенства и свободы" (Стариков) [76]. До первой четверти XVIII в. (подчинения Войска Донского военной коллегии), казаки, согласно выводам участников "Вольноказачьего движения", вели перманентную борьбу (с переменным успехом) с колониальной политикой Российского государства за свои права и "вольности". Потеряв свою самостоятельность в эпоху Петра Великого, казаки продолжили в различных формах противоборство имперской политике, добившись восстановления государственности в 1917 г [77].
Историки - "казакийцы" единодушно отмечали решающую роль казачества в защите южных рубежей России, укреплении ее оборонной мощи и расширении границ. Быкадоров рассматривал казачество в качестве своеобразного щита восточноевропейской цивилизации на пути экспансии кочевых степных народов, а позднее Османской империи. "Полтавская победа (1709) спасла Русскую Империю от шведов, Бородинское сражение с пожертвованием Москвой спасло ее от Наполеона, но значение победы Донского войска в Азовском сидении для всего Востока Европы шире и глубже, т.к. победой в Азовском сидении Донское Войско спасло бытие свое и бытие Московского государства и возможность образования Русской империи" [78]. По мнению того же Быкадорова, определяющую роль сыграли казаки и в окончательной победе Антанты над Германией и центральными державами в годы первой мировой войны [79]. Стариков подчеркивал также значительную роль казачества в "охране внутреннего порядка" империи: "Но русское правительство в конце концов не ограничилось только военной службой казаков: В 1905 и 6 годах (так в авторской рукописи - С.М.) казаки усмирили восставших крестьян и рабочих и остановили т[аким].о[бразом] начавшуюся революцию. За это не только крестьяне и рабочие, но и вся русская прогрессивная интеллигенция стала относиться к ним враждебно" [80]
Но, несмотря на значительные военные и полицейские заслуги казаки были подвергнуты "русификации". Утрата казачьего "национального Я" происходила не только вследствие политического давления со стороны империи. По мнению Балинова, экономическая политика империи была направлена на эксплуатацию природных богатств казачьих областей. "А политика Москвы, а затем Петербурга в отношении казачества носила все признаки колонизации. Казачьей кровью завоеванные казачьи земли и естественные богатства объявлялись собственностью государства и царями и царицами произвольно жаловались своим фаворитам и отдельным "преданным" себе казакам, чем создавался на казачьей земле класс помещиков и казачьих "старшин", что являлись могучими пособниками в деле подчинения Казачества Москве; а с другой стороны поощряемые, поддерживаемые политикой правительства на казачьи земли "полезли вереницы русских пахарей", создавая на казачьих территориях т.н. "временные поселения", на них укреплялись, постепенно создавая свое "большинство"" [81]. "Денационализации" казачества способствовала, согласно Балинову, и урбанизация (шире говоря, экономическая модернизация): ":Ростов, Нахичевань, Таганрог, имеющие огромное экономическое значение: остаются городами неказачьими. В этих городах, т.е. в руках чужеродных элементов была сосредоточена вся экономическая, торговая, промышленная жизнь края. Через их руки вывозились все предметы тяжелого физического труда станичного казачьего населения:" [82]
Сквозь призму "денационализации" казачества лидеры "Вольноказачьего движения" рассматривали и "великие реформы" Александра II. По мнению Старикова, "все законы и усилия Правительства были направлены (в 1860-1870-е гг.) к тому, чтобы объединить и слить казачье население с прочим населением России, разрешению неказакам покупать имущество и селиться в казачьих краях, зачисляться в казаки иногородним, отставным солдатам и офицерам, а казакам свободно выходить из казачьего звания" [83].
Противопоставляя казачество и Российское государство, участники "вольноказачьего" движения, как и в случае с концепцией "казаки-народ" вступали в противоречия сами с собой. Никто из историков - "казакийцев" не разрешил следующее логическое противоречие. Войско Донское, согласно их выводам, было внешнеполитическим соперником Московского государства. Зачем в таком случае казаки всячески содействовали продвижению и утверждению русских государей на южных рубежах ? ":казачье независимое государство, взявши важнейшую вражескую крепость ( турецкий Азов в 1637 г. - С.М.), сейчас же отдает ее другому независимому государству и притом, согласно утверждениям г.Быкадорова, государству враждебному" [84]. Почему покоренные и "денационализированные" Москвой (а затем и Петербургом) казаки приняли участие во всех войнах и полицейских мероприятиях, которые вела империя? Увы, но на эти вопросы не было получено развернутых ответов.
Казачество и общественное движение. Феномен "казакофильства".
Историки - "казакийцы" выдвинули собственную шкалу оценки прогрессивности того или иного общественно-политического направления. В число "прогрессистов" попадали те, кто давал высокую оценку казачьим добродетелям. К прогрессивным общественным деятелям были отнесены А.И.Герцен, П.Л.Лавров, М.А.Бакунин, А.П.Щапов и целый ряд других "революционных демократов". Несмотря на "Вольноказачью партийность", "казакийцами" (прежде всего Чужинцем) были введены в оборот новые источники по истории казаков (политические памфлеты, программы, публицистика русских революционеров и либералов, зарубежных общественных деятелей), а потому исследования по теме "Казаки и общественное движение" следует считать наиболее продуктивными с научной точки зрения. Участники "Вольноказачьего зарубежья" первыми среди историков казачества обратились к изучению феномена "казакофильства" в сочинениях русских и зарубежных ученых и политиков (статьи Чужинца "Великорусское казакофильство в первой половине XIX века", "Немецкое казакофильство в конце XVIII - первой половине XIX века", "Английское казакофильство в конце XVIII- первой половине XIX века" и др.) [85].
Вместе с тем, в трудах "казакийцев" не получила достаточного освещения проблема "смены вех" в умонастроениях русской интеллигенции на рубеже XIX и XX веков. Если в 1860-1880- х гг. на казачество смотрели как на потенциального союзника по революционной борьбе, то в 900- е гг., а в особенности после революции 1905 г. от былого казакофильства не осталось и следа. Показательна в этом отношении эволюция воззрений Г.В.Плеханова, прошедшего путь от написания воззвания к казакам до вывода об "исторически бесплодном общественном протесте казачества и превращении его в удобнейшее орудие борьбы реакции с истинно- освободительным движением народа" [86]. Уделив пристальное внимание взглядам народников, "казакийцы" оставили без внимания отношение к "казачьему вопросу" марксистов. Тем не менее, некоторые мысли о незнании русской общественностью казачества были высказаны Стариковым : "Одно обстоятельство резко бросается в глаза. Это то, что русское общество не знало казаков. В большинстве случаев казаков представляли как людей, лишь сидящих на коне с большим чубом и длинной пикой. После 1905 года к этой картинке прибавилась нагайка. Вот и все, что знали о казаках" [87].
Казаки в революциях и гражданской войне.
Согласно выводам очерка "Трагедия казачества", в 1920 г. казаки проиграли "великую битву с Россией", которая имела три этапа: борьба с русским государством, его народом, "с его культурой и некультурностью", борьба с "русской революционной демократией", русскими партиями в лице Временного Правительства; с большевистской Россией, "с русскими большевистскими армиями" [88]. Т.е. для "казакийцев" не было существенной разницы между императором всероссийским, А.Ф.Керенским и В.И.Лениным. По мнению авторов "Трагедии казачества", русская демократия "продолжала многовековую традицию "душителей" в национальном вопросе" [89]. Однако вождь большевиков уничтожил казачью государственность, что не удавалось сделать полностью ни императорской России, ни Временному правительству (Стариков) [90].
Последний этап противостояния казаков и России, с точки зрения авторов "Трагедии казачества", начался в день Октябрьского переворота. "Как известно, немедленно после захвата власти большевиками в Петрограде казачьи земли объявили свою независимость, начав оборонительную войну. Война продолжалась (на казачьих же территориях) с октября 1917 г. до апреля 1920 г." [91]. По мнению Быкадорова, большевизм после Октября 1917 г. был олицетворением России, т.к. "новую власть" "без сопротивления, без какой-либо борьбы добровольно принял единственный народ бывшей России - великорусский, а борьба против большевистской власти и большевизма, борьба вооруженная, начиналась там, где кончалась великорусская или начиналась этнографическая граница других народов" [92]. Неприятие большевизма объединило казаков и русских политических деятелей, не принявших Октябрь 1917 г.. Но, по мнению "казакийцев", этот противоестественный союз завершился неудачей и для казачества и для "белого движения", "русской контрреволюции". П.Н. Кудинов считал "русско-казачью" войну проигранной благодаря "русофильской политике нечестных правителей, ловко ускользнувших из-под контроля Войскового Круга" [93]. На наш взгляд, в оценке большевизма как "почвенного" явления "казакийцы" парадоксальным образом сходились со своими оппонентами - "сменовеховцами". Показательными в этом плане являются размышления Старикова : "Многие утверждают, что большевизм привезен в Россию из Германии в запломбированном вагоне. Но это было бы слишком просто. В действительности привезен только факел. Костер же был приготовлен нашей (sic-!) русской действительностью, нашими русскими исторически сложившимися условиями жизни" [94].
"Казакийская" концепции истории революций и гражданской войны по сути дела игнорировала раскол на красных и белых внутри самого казачества. Тем не менее, представители "Вольноказачьего движения" дали свое прочтение таких событий как "большевизация" казаков в конце 1917-начале 1918 гг., их участие в составе частей Красной армии. По мнению Старикова, "фронтовое казачество не поддержало тогда (октябрь 1917- январь 1918 гг.- С.М.) ни Круга, на Атамана. Оно считало, что московская власть признана всем русским народом, что она является властью государственной, которой поэтому следует подчиниться, как ранее подчинялись Врем.[енному] Правительству. К тому же она несет свободу и равенство, т.е. за что всегда боролись. Но ошиблись фронтовики. Московская власть обманула их. Она несла Казачеству тиранию. Поняв это, Дон восстал. Собрался Войсковой Круг и снова объявил Дон самостоятельным государством" [95]. Но против Советской власти весной 1918 г. восстало не все казачество. Значительная его часть вовсе не искала раскаяния и признания собственных политических ошибок, а напротив, принимала участие в боевых действиях против Донской армии (в равной степени и против Добровольческой) в рядах красных кавалерийских соединений Б.М.Думенко, Ф.К.Миронова, С.М.Буденного. К сожалению, историки- "казакийцы" в анализе причин внутриказачьего противостояния в 1917-1920 гг. ограничились констатацией массового самообмана "красных казаков", поверивших большевистским проповедям равенства, свободы, самоопределения народов [96].
Несмотря на политическую заданность своих публикаций участники "Вольноказачьего движения" собрали и ввели в оборот большое количество материала, относящегося к событиям 1917-1920 гг. (вешенское восстание 1919 г., взаимоотношения Донской и Добровольческой армий, деникинских Вооруженных сил Юга России и казачьих государственных образований Кубани и Терека, казаков и горцев Северного Кавказа).
Подведем итоги. Лидеры "Вольноказачьего движения" обратились к изучению казачьей истории в эмиграции, потерпев неудачу в попытках создания самостоятельных государственных образований казаков. Революция, гражданская война, изгнание поставили перед ними как и "перед всею Россией в целом и перед каждою ее частью проблему самопознания" [97]. Отвечая на вопрос: "С кем и за что мы воевали, ради чего сложили казаки столько своих голов и пролили столько крови?.." [98] "казакийцы" не ограничились анализом событий 1917-1920 гг., а обратились к исследованию широкого круга тем от происхождения казачества до участия казаков в первой мировой и гражданской войнах. Обращение лидеров "Вольноказачьего движения" к истории проходило в условиях всплеска интереса к казачеству и в эмиграции, в СССР. "Смысл" казачьей истории лидеры "Вольноказачьего движения" видели в утверждении казачьего национального "Я". Исторические исследования участников "Вольноказачьего движения" ставили во главу угла формирование "казачьей национальной идеологии" и, по сути, были "политикой, обращенной в прошлое". "Казакийцы" со всей силой обрушились концепцию "государственной школы" российской историографии, в которой казачество играло роль "второго плана" и оценивалось в целом негативно. Не менее жесткой критике были подвергнуты и выводы советских историков нач. 1930-х гг., ставивших на первый план классовый подход и рассматривавших казачество как архаическую силу. Заявив справедливые требования на отказ от "москвоцентризма" и марксистских клише в изложении истории казаков, лидеры "Вольноказачьего движения" создали немало собственных клише и штампов. Чего стоит один только тезис о преднамеренном неиспользовании дел Посольского приказа представителями "государственной школы". Недостаток академической подготовки и политическая заданность не позволили "вольным казакам" объективно и беспристрастно интерпретировать источники. Следствием этого стали фактические ошибки в освещении раннеказачьей истории, изображение ее в качестве некоего "Золотого века" "степного рыцарства", ничем (кроме искусно построенных спекулятивных конструкций) не обоснованные выводы о более древнем, чем середина XVI в. начале донского казачества.
Тем не менее, нельзя не отметить, что "казакийцы" ввели в оборот новые для истории казачества исторические источники, разносторонне исследовали те сюжеты казачьей истории, которые до начала ХХ в. были в тени военно-исторической проблематики (происхождение казаков, преемственность казачества и "доказачьего населения" Дикого поля, политические отношения казачества и государства, казачество и российское общественное движение). "Казакийцы" были активными участниками "русской смуты". В этой связи их наблюдения, выводы, введенные в оборот материалы, относящиеся к событиям 1917-1920 гг., представляют и на сегодняшний день огромную научную ценность для исследователя революции и гражданской войны в России. В особенности это касается истории казачьих антибольшевистских восстаний на Дону, Кубани, Тереке, проблемы взаимоотношений Донской и Добровольческой армий, казаков и горцев Северного Кавказа.
Изучение воззрений "казакийцев" чрезвычайно важно и актуально с точки зрения рассмотрения вмешательства политических идей в историческую науку, анализа националистического мифотворчества посредством обращения к истории, а также формирования общей картины развития исторической мысли казачьей диаспоры (говоря шире Зарубежной России).
Сведения об авторе.
Маркедонов Сергей Мирославович. Род. 18.12.1972 г. В 1990 г. поступил на исторический факультет Ростовского государственного университета, в 1995 г. с отличием окончил его. В октябре 1995 г. после сдачи конкурсных экзаменов был зачислен в очную аспирантуру по кафедре отечественной истории Ростовского государственного педагогического университета. В 1996- 1998 гг.- ассистент кафедры. В 1997\98 учебном году - лауреат Специальной государственной стипендии Правительства РФ для аспирантов.
14 октября 1999 г. в Диссертационном совете при Институте Российской истории РАН защитил диссертацию на соискание ученой степени кандидата исторических наук (специальность 07.00.09.- историография, источниковедение, методы исторического исследования). Кандидат исторических наук (диплом кандидата наук КТ № 012862 от 7.12. 1999). Автор монографии "С.Г.Сватиков - историк и общественный деятель" (Ростов-на-Дону, 1999) и 65 публикаций по историографии и социально - политической истории казачества.
В настоящее время- заведующий отделом проблем межнациональных отношений Института политического и военного анализа.
Адрес : 103031, г.Москва, ул. Кузнецкий мост , д.20/6, стр. 1. Маркедонову Сергею Мирославовичу. e-mail-smark@aport2000.ru